Copyright © 2001 Шайдуров Владимир Николаевич | E-mail: SHAIDUROV@MC.DCN-ASU.RU

 

Первая мировая война и судьбы российских немцев

 

Проблема российских немцев, как разменной монеты в большой политической игре, существует уже более ста лет. И она будет сохраняться до тех пор, пока существует в России данная субнациональная группа.

В научной литературе последнего десятилетия эта тема пользуется повышенным интересом: она являлась либо предметом самостоятельного изучения, либо поднималась в контексте общей истории немецкой диаспоры России – СССР – России.

Впервые данная тема с позиций относительной беспристрастности была поднята в исследовательских работах германских историков после Второй мировой войны. Особое звучание она получила на фоне скудной информации о репрессиях в отношении немецкого населения СССР в годы правления сталинского режима. Особое внимание в этой связи было обращено на политическую сторону жизнедеятельности немцев в России в годы Первой мировой войны. В меньшей степени подверглись изучению, отчасти по причине отсутствия источников, экономический и социальный аспекты. Особенно отчетливо были прорисованы контуры антинемецкой кампании 1914 – 1917 гг. на примере группы волынских немцев.

В западногерманской литературе второй половины 80-х гг. определилась отчетливая тенденция, рассматривавшая положение российских немцев в годы Первой мировой войны в рамках так называемого «немецкого вопроса» (Deutsche Frage). В монографии И. Фляйшхауэр «Немцы в царской империи: два века русско-немецкого сотрудничества» (Штуттгарт, 1986), например, отмечается, что Первая мировая война позволила русским шовинистам узаконить антинемецкие меры, в первую очередь, против той части этой национальной группы, которая «сидела» на русской земле (1).

В своей работе А. Айсфельд «Российские немцы» подробно останавливается на анализе той почвы, которая всю вторую половину XIX в. питала существование «немецкого вопроса» в России, указывая на то, что не последнюю роль в подогревании антинемецких настроений в российском обществе сыграла националистически настроенная пресса.

На постсоветском пространстве данная тематика рассматривается российскими и украинскими исследователями. Особенность данной историографии заключается в том, что в работах изучению подвергается судьба локальной группы российских немцев, что привело к тому, что до сих пор отсутствуют обобщающие работы отечественных исследователей по данной проблеме. В качестве примера можно назвать монографию И.М. Кулинича и Н.В. Кривеца «Зарисовки из истории немецких колоний на Украине» (Киев, 1995), в которой авторы приводят некоторые данные о ликвидации торгово-промышленных предприятий на Украине, принадлежавших немцам или работавшим с привлечением германского капитала.

В последнее время, правда, предпринимаются попытки провести комплексный анализ и дать объективную оценку антинемецкой кампании в годы Первой мировой войны. Это нашло выражение, например, в кандидатской диссертации И.Г. Соболева «Борьба с «немецким засильем» в России в годы Первой мировой войны». К сожалению, нам удалось познакомиться лишь с авторефератом данной работы (2), но этого было достаточно для того, чтобы возникла масса вопросов и недоумений.

Анализируя «первые правительственные проекты по ограничению немецкой экономической активности в России» (3), автор упоминает лишь заключение правительственной комиссии 1885 г. и проект министра внутренних дел А.А. Макарова 1912 г. Но возникает вопрос: куда исчез законопроект правительства П.А. Столыпина 1910 г. об ограничении прав землевладения и землепользования немцев – колонистов трех губерний Западного края, который вызвал переполох среди немецких поселян – собственников. Или, по мнению исследователя, он не сыграл никакой роли в истории «немецкого вопроса»? А в то же время он активизировал отток немцев-колонистов на новые земли в Сибири, о чем свидетельствуют статистические данные.

Далее в диссертационном исследовании указывается на то, что «ни один из этих (вышеназванных двух – В.Ш.) проектов не был осуществлен практически, так как их продуманность оставляла желать лучшего» (4). Подобная аргументация заставляет лишь развести руками. А может, свою роль в нереализации данных проектов сыграла позиция думского большинства, и здесь стоит вспомнить высказывания А.И. Гучкова и прочих лидеров оппозиции, чье отрицательное отношение к данным проектам «как к вредным и ненужным» (5) заставило правительство не доводить дело до парламентских дебатов.

Вызывает возражения высказывание И.Г. Соболева о том, что «ни одна из них (существовавших структур МТП, МВД – В.Ш.) не стала тем ключевым звеном в государственной машине, которое взяло бы на себя общее руководство ликвидационной политикой» (6). Как же тогда объяснить слаженность работы системы МВД, по линии которой тысячи немцев были высланы из Европейской части империи в Поволжье, Сибирь и Среднюю Азию. Ведь происходило не только насильственное переселение огромной массы народа, но также реализация остающегося после немцев имущества. Без слаженности государственной машины реализация подобных мероприятий была бы просто невозможна.

Тем самым следует признать, что историки добились гораздо больших успехов в изучении влияния Первой мировой войны на положение немецкой диаспоры в отдельных регионах Российской империи, но во всероссийском масштабе эта проблема остается нерешенной. А потому необходимо восстановить картину событий на местах для того, чтобы затем собрать кусочки мозаики в единую картину.

В имеющейся литературе по истории сибирских немцев данная проблема до сих пор остается «белым пятном». В то же время имеется достаточное количество исторических и этнографических источников для того, чтобы пролить свет на данный эпизод истории. Обращаясь к данной теме применительно Томской губернии и ее алтайской части приходится констатировать факт, что отношения, сложившиеся между представителями немецкой диаспоры и местными властями, с одной стороны, и прочим населением, с другой стороны, разительно отличались от общероссийской картины.

Выше уже отмечалось, что особое влияние на формирование общественного мнения с конца XIX в. в России начинает играть пресса. Не могла она оставить без внимания и этот вопрос. С начала войны газеты, особенно столичные, буквально пестрили заголовками антинемецкой направленности. С появлением «ликвидационного законодательства», например, ни один номер «Нового времени» не выходил без антинемецкой публикации, а бывало, что в номере их было несколько. Подобного рода материалы затрагивали не только немецких колонистов, но также городских жителей. Именно пресса, как нам кажется, сыграла не последнюю роль в организации антинемецких погромов в крупных городах, в том числе Петрограде и Москве.

В это же самое время губернские и городские газеты Томской губернии хранили молчание относительно немецкой тематики. Единственный раз оно было нарушено в августе 1916 г. газетой «Жизнь Алтая», что было связано с прибытием первой партии депортированных немецких колонистов.

Как бы то ни было, но Томская губерния не осталась в стороне от антинемецкой кампании. В первую очередь, она нанесла удар по немцам – русским подданным или уже много лет прожившим в губернии и ведущим здесь свои торговые и иные дела.

В качестве показательного примера абсурдности данной акции мы могли бы привести ситуацию, которая сложилась вокруг дела прусского подданного Роберта Ивановича Крюгера, владельца крупнейшего в Сибири пивоваренного завода. В рамках распоряжений по линии министерства внутренних дел, касавшегося имущества лиц германского подданства, чиновники описали и конфисковали на пивоваренном заводе Крюгера в губернском центре имевшихся в наличии лошадей, конскую упряжь и повозки. И все это было предпринято против человека, который к 1914 г. прожил в России безвыездно 35 лет! Подобные действия привели к тому, что более 200 семей были лишены заработка на заводе и в рамках торгового дела, а ячмень, ранее скупавшийся в больших количествах для нужд производства, перестал находить сбыт в прежнем объеме (7).

Для облегчения собственной участи и жизни членов своих семей многие немцы, в течение длительного времени прожившие в России, но еще не принявшие русского подданства, начали обращаться к властям с просьбой о принятии их в таковое. Массовый поток прошений приходится на период после появления ликвидационных законов февраля 1915 г.

Для получения русского подданства немцам приходилось проходить через унизительную процедуру заполнения различных анкет, сбора метрических свидетельств о рождении, справок для уездного исправника от волостного старшины о неподсудности и т.д. В одном из рапортов на имя томского губернатора барнаульский уездный исправник по поводу одной такой просьбы указывал, что «названный иностранец, как родившийся в России и проживающий в ней безвыездно более 50 лет и совершенно свыкшийся с условиями и обычаями русской жизни вполне является благонадежным и законопослушным, стремясь получить права русского подданства по своему искреннему убеждению, а не выгоды» (8). Как правило, заявления подобного рода удовлетворялись властями, хотя и встречались обратные случаи.

Но все это были, скорее, частные случаи, каждый стремился решить возникающую проблему самостоятельно. Но были в «немецком вопросе» аспекты, которые решить в частном порядке представлялось весьма затруднительно, а, скорее, невозможно. В первую очередь, это касалось вопроса землевладения лиц немецкой национальности и насильственного перемещения немецких колонистов в Сибирь в течение 1915 – 1916 гг.

Появление первых немцев на территории Алтая связано с освоением его территории горнозаводчиками Демидовыми. Однако приток специалистов немецкого происхождения приходится на период становления и развития кабинетского горнозаводского производства (1747 - 1896 гг.). Именно в это время на алтайских заводах работали российские немцы, оставившие заметный след в истории этого региона. С именами немцев связано хозяйственное и культурное становление не только Алтая, но также сибирского региона в целом. В течение XVIII - второй половины XIX вв. Немецкая диаспора Алтая была представлена преимущественно городскими жителями из числа горных инженеров, военных и чиновников. Со временем к ним присоединились предприниматели и торговые агенты,  - представлявшие на Алтае интересы западных торговых фирм. Численность немецкого населения накануне массового крестьянского переселения (1907 – 1911 гг.) составляла 1430 человек, что составляло всего 0,07 % населения Томской губернии, из которых 1153 проживали на территории Алтайского округа (9). По конфессиональному составу немецкая диаспора не являлась однородной. Около 85 % немцев по исповеданию принадлежали к протестантским направлениям западного христианства, примерно 5 % немецкого населения приняло православие и лишь 10 % немцев исповедовали католицизм (10).

Новый этап становления немецкой диаспоры Алтая связан с активизацией крестьянского переселенческого движения. Именно в конце XIX - начале ХХ вв. Формируются основные сельские районы расселения немецких переселенцев. Всего на Алтае на рубеже веков возникло три района массового поселения немецких крестьян. Первые два района находились в Кулундинской степи. На базе первого района, представлявшего собой компактное поселение колонистов, в последствие был образован Немецкий район (1927 г.). Второй район располагался на юге Кулундинской степи и представлял собой дисперсно расположенные поселения. Центом притяжения обоих районов являлся г. Славгород (1907 г.). Основную часть немецкого населения этой зоны составляли меннониты. Третий район расселения немецких переселенцев располагался на юге Алтайского округа в Бель-Агачской степи. Центром тяготения его являлось крупное торговое с. Змеиногорское. Однако с проведением в 1913-1914 гг. Алтайской ж. д. немецкие хозяйства переориентировались на с. Рубцовск. Значительная часть его сегодня находится на территории современной Республики Казахстан. 

Переселенческие процессы рубежа веков привели к тому, что в составе немецкой диаспоры региона стали преобладать сельские жители. Численность диаспоры к началу Первой мировой войны (1914 г.) достигла уже цифры в 40 тыс. человек.

Что представляли собой немецкие переселенцы в социально-экономическом аспекте накануне Первой мировой войны?

Приход первых групп немецких крестьян на Алтай совпал с довольно урожайными годами (сам - 7, сам - 8), а в 1899 г. крестьяне сняли рекордный для 1896-1916 гг. урожай хлебов: средняя урожайность составила 67,6 пуд./дес. (11), но пришедшие в 1900 г. и уже в первые годы нашего столетия должны были столкнуться с небывалыми трудностями: в 1900 г. средний урожай зерновых по Сибири составил 35,5 пуд./дес., тогда как местами он доходил до 23,5 пудов (12), а, по данным заведующего статистическим отделением, предоставленных начальнику Алтайского округа, немцы-католики, проживающие в Локтевском имении Кабинета Его Величества, собрали в тот год всего по 4 пуда пшеницы и 6 пудов овса с десятины, а немцы-лютеране, проживавшие там же, - 1 и 8 пудов соответственно (13). Все это еще больше усугубило экономическое положение прибывших из Европейской России в Сибирь переселенцев. Немногим  более  16 %  крестьянских  хозяйств  мы  можем  отнести  к  бедняцким,  в  первую  очередь,  это  те  семьи,  которые  не  имели  на  момент  проведения   обследования  собственной запашки  и рабочего  скота,  а  также обладавшие  посевом  до 4 десятин,  но  без  рабочего  скота  или  при  1-2 головах  без   посева.  То  есть  характеристика  этой  группы  совпадает  с  традиционной,  но  она  выделяется  рядом  признаков,   отличавших  «пролетариат»  немецкой  деревни.  Одна  из  особенностей  состояла  в  том,  что,  с  одной  стороны,   этнический  и  конфессиональный  барьеры  мешали  беднейшим  колонистам  наниматься   в  качестве  рабочих  в  хозяйства  православных  крестьян,  а  отсутствие  при  этом  крупных  промышленных  предприятий  мешало  им  переходить  в  состояние  промышленного  пролетариата.  С  другой  стороны,  относительная  немногочисленность  данной  социальной  группы  определила  узость  внутреннего  рынка  наемной силы,  что  в  совокупности  с  изолированностью  от  внешнего  рынка  подобного  рода  предопределило  преобладание  в  немецких  колониях  Алтая  годовых  и  сроковых  рабочих,  что  было  нехарактерным  для  Сибири  того  времени.  Почти  80 % крестьянских  дворов,  подвергшихся  статистическому  обследованию  в  1900 г.,  по  своим  экономическим  характеристикам  могут  рассматриваться  как  середняцкие.  В  данную  категорию  нами  были  отнесены  хозяйства,  обладавшие  посевом  до  4 десятин  и  от 4 до 10 десятин  при  1-2  головах  рабочего  скота (53 и 21,5%  соответственно),  имевшие  до  4 десятин  и  от  4  до  10  десятин  при  наличии  3-4  голов  скота (3  и  1,5 % соответственно).  Отличительной  чертой  их  являлась  самообеспеченность, т.е.  связь  данной  группы  с  местными  рынками  сбыта  была  минимальной.    Гораздо  активней  она  проявлялась  у  крупнокрестьянских  или  зажиточных  хозяйств,  в  разряд  которых  нами  были  отнесены  дворы,  являвшиеся  владельцами   запашки  более  10  десятин  при  3  и  более  головах  рабочего  скота (3,5 %) (14).  Эта  квазибуржуазия  села  выполняла  на  тот  момент  роль  своего  рода  колонистской  элиты:  она  обладала  не  только  значительным  количеством  земли  и  скота,  но  и  денежных  сумм,  за  счет  которых  арендовались  земельные  участки  в  оброчных  статьях  Кабинета,  на  их  имена оформлялись  арендные  договоры,  что  еще  больше  повышало  их  роль  в  жизнедеятельности  населенного  пункта.

Потеря  части  капиталов  во  время  переселения  и  первых  лет  жизни  на  новом  месте,  когда  в  результате  голода  колонисты,  по  их  словам,  «у  кого   были  припасены с  собой  деньги  и  вещи - все  проели» (15),  привела  к  появлению  группы  пролетариата,  колонисты  же,  сумевшие  вывезти  с  прежнего   места  жительства  значительные  капиталы  и  сумевшие  выгодно  разместить  их  на  новом  месте,  как  правило,  под  процент  своим  однообщинникам,  составили  костяк  будущей  сельской  буржуазии.  Но  подавляющее  большинство  все  же  составили    середняки,  уровень  жизни  которых  в  метрополии  был  достаточно  высок.  Это  опровергает,   по  крайней  мере  для  немецких  переселенцев,  утверждение  о  том,  что  в  потоке    мигрантов  за  Урал  в  рассматриваемый  период  преобладали  бедняки.  Это  позволяет  в  качестве  одной  из  особенностей  немецкого  переселения  на  Алтай  определить  более  высокий  уровень  материального  достатка.  Это  нашло  свое  выражение,  например,  в  том,  что  сумма  средств,  которую  они  привозили  в  Сибирь,  как  уже  отмечалось,  составляла  в  среднем  280 руб. на  каждую  семью,  тогда  как  в  среде  переселенцев  вообще  по  прибытии  в  Томск  более  100 руб. имели  11,4 % семей,  а  остальные - менее  этой  суммы (16).

Однако к началу Первой мировой войны экономическое положение немецких колонистов заметно улучшилось, что наглядно демонстрируют, правда, более поздние статистические обследования. К 1914 г. можно предположить, что доля беднейших хозяйств сократилась до 9 %, а по некоторым поселкам, например, Подсосновской и Орловской волостей даже до 3. За счет сокращения доли середняцких хозяйств, улучшивших свое экономическое благосостояние за счет различных объективных и субъективных факторов, удельный вес средне- и крупнокрестьянских хозяйств очень сильно выросло и достигло отметки 40 - 50 %, тогда как по наиболее зажиточным северным поселениям число зажиточных дворов составляло до 70 % (17). Все это позволяло уже в конце 20-х гг. характеризовать немецкую деревню как «сплошь кулацкую» (18). Все это вызывало некоторое неудовольствие националистически настроенных кругов.

Вплоть до начала войны со странами Тройственного союза немецкие колонисты, проживавшие на территории Алтайского округа не знали особых проблем во взаимоотношениях с властями и окружающим населением. Однако события 1914 г. резко нарушили сложившийся баланс сил.

Надо сказать, что уже в довоенный период проявляются попытки шовинистически настроенных правящих кругов придать силу законов законопроектам, направленным на ограничение основных граждански прав немецкого населения Российской империи. Это, в частности, нашло свое проявление в попытке провести в 1910 г.  через Государственную Думу законопроект, согласно которому предполагалось ограничить права на владение землей немецких колонистов и их потомков трех губерний Западного края. Однако позиция думского большинства, настроенного против, заставила Кабинет министров не выносить его на рассмотрение парламента. Уже в те годы для обоснования своих позиций «патриоты» выдвигали тезис о наличии «пятой колонны» в лице российских немцев. Их не смущало то, что российская императрица была немкой, многие государственные деятели имели немецкие корни и носили немецкие фамилии. Не последнюю роль в нагнетании истерии сыграли публикации в германской прессе, провоцировавшей конфликт между немецкими колонистами, проживающими, в первую очередь, в приграничных губерниях,  и правительственными кругами.

Начавшаяся война катализировала назревший конфликт. Надо сказать, что антинемецкая кампания, принявшая широкий размах по всей Российской империи, не везде была поддержана. Отличие Алтая заключается в том, что кампания была инициирована не местными властями, как это было, например, в Ставропольской губернии (19), а из Петрограда. Здесь она не приняла широкого размаха, не вылилась в выселение немцев в другие регионы. При этом следует отметить некоторую пассивность властей в ее реализации.

Возможно, алтайским немцам удалось бы остаться в стороне, если бы в одной из столичных газет в ноябре 1914 г. не появилась заметка анонимного автора, описавшего в довольно мрачных тонах следующую ситуацию. По его словам, относящимся к Алтаю, «почти все самые лучшие земли в ... Барнаульском уезде ... в немецких руках» (20), а почти все кабинетские земли арендуются немцами. При этом им ставится вопрос: почему лакомые куски попали  «в эти варварские, а не русские руки». Еще 17 и 21 октября 1914 г. Совет министров принял предложение о ликвидации немецкой собственности в России и распространении «репрессивных в отношении к германцам и австрийцам распоряжений на все пространство империи». На этом фоне появившаяся месяц спустя заметка не могла пройти незамеченной.

24 февраля на адрес Главного управления Алтайского округа была получена телеграмма, в которой министерство внутренних дел ставило вопрос о том, «имеются ли в округе арендаторы-немцы иностранные или русские подданные сколько арендуют и какое количество десятин они арендуют какого качества эти земли» (пунктуация сохранена - В.Ш.) (21).  На следующий день в лесничества из Барнаула были направлены телеграммы с аналогичным содержанием. Уже спустя два дня были получены ответы из шести лесничеств. Из ответов следовало, что то незначительное количество немцев, которое арендовало земли в оброчных статьях, занималось на них разнообразными занятиями: основная часть земель использовалась в сельскохозяйственных нуждах, мещанство же использовало земельные участки в основном для строительства летних дач, немногие немцы размещали на арендованных у Кабинета землях промышленные предприятия, как это делал Гаст П.К., на оброчной статье которого находились канатный и конный заводы (22).

К началу ноября были собраны более или менее полные сведения, которые и были направлены в столицу. На этом основании можно говорить о том, что на территории Алтайского округа проживал 101 немец-арендатор, находившийся в русском подданстве, немцев иностранного происхождения среди них не было вовсе (см. табл. 1).

Таблица 1

Ведомость о числе арендаторов Кабинета Его Величества

немцев по национальности, арендующих в Алтайском округе

земли по договорам

 

Лесничество       Число арендаторов           Общая площадь             Вид пользования

 

1.    Ключевское                 16                                  1663,57 дес.              сельское хозяйство

2.    Колыванское               11                                    108                                      то же

3.    Соколовское                 1                                    165,61                                  то же

4.    Локтевское                    2                                     60,20                                  то же

5.    Таежное                         1                                    172,9                                   то же

6.    Ново-Николаевкое      3                                       55,80                                  то же

7.    Убинское                       65                                7353,11                                  то же

8.    Нижне-Кулундинское  2                                    260                                       то же

 

Источник: Центр хранения архивного фонда Алтайского края. Ф. 4. Оп. 1. Д. 3402. ЛЛ. 115-119. Подсчет наш.

                                         

 В совокупности немецкими крестьянами и мещанами арендовалось у Кабинета Его Величества 10439,11 дес. земли, что составляло на тот момент всего 0,14 % земель, обрабатываемых на Алтае. Добавив к этому тот факт, что эти земли находились, как правило, в малопригодных для земледелия районах, становится ясно, что крики о «немецкой угрозе» на Алтае были более чем преувеличенными.

Свое развитие ситуация получила после опубликования в печати «Узаконения о прекращении землевладения и землепользования подданных и выходцев из враждующих с Россией государств (закон)» от 2 февраля 1915 г. Основная идея документа сводилась к тому, чтобы впредь совершение всякого рода актов о приобретении права собственности, права залога, а также прав владения и пользования недвижимыми имуществами, отдельного от права собственности, равно как участие в публичных торгах на указанные имущества выходцам в том числе из Германии по всей России запрещалось. Таким образом с его появлением антинемецкая кампания вступила в новую фазу: она приобретает всероссийский размах, приобретя юридическую основу.

На Алтае с воплощением данного документа в жизнь спешить не стали.  Ограничились лишь циркулярным распоряжением к лесничим, которым рекомендовалось «воздержаться от сдачи в аренду земли ... лесничества немцам, хотя бы и русским подданным». Согласно этому же распоряжению, им предписывалось «всемерно стремиться к расторжению заключенных с такими лицами договоров, при малейшем нарушении со стороны их арендных условий» (23). И договора начали расторгаться по поводу и без повода. Немецкие поселяне ответили на эти шаги потоком жалоб на имя начальника Алтайского округа, доказывая в них, что хозяйство их носит культурное значение, и ничего кроме пользы не приносит.

Однако все эти ходатайства отклонялись. Но, несмотря на это «они вновь возбуждают аналогичные ходатайства, подкрепляя их такой мотивацией, которая ставит в затруднение Управление Округа», - писал в своем донесении начальник Округа Управляющему Кабинетом Его Величества (24). В нем он пытался вступиться за немцев-арендаторов, указывая в донесении на то, что для расторжения договоров чаще всего используются «формальные основания». Подобная позиция не вписывалась в имевшиеся установки, а потому она вызвала в Петрограде неудовольствие. Поэтому в ответном распоряжении указывалось, что «Начальник Округа не должен придавать значения общим соображениям, а в каждом отдельном случае от каждого просителя требовать определенных доказательств, что ... лицо может пользоваться установленными в законе льготами» (25). В результате по отношению к немцам, арендовавшим на Алтае кабинетские земли, была применена буква закона. Незамедлительно это привело к сокращению числа арендаторов. При этом 71 семье удалось сохранить права на аренду, ибо они смогли документально подтвердить, что их предки перешли в российское подданство еще во второй половине XVIII - начале XIX вв. (26).

Рассматривая действия алтайских властей по отношению к немецким поселянам следует иметь в виду, что ликвидационное законодательство здесь применялось исключительно к лицам, арендовавшим кабинетские и государственные земли. Крестьян, проживавших на обмежеванных землях, эти акции не коснулись.

С другой стороны, Первая мировая война повлияла на формирование немецкой диаспоры на Алтае с совершенно неожиданной стороны.

Конечная цель антинемецкой кампании, проводимой царскими властями в течение 1914 – 1917 гг. была четко сформулирована в отчете генерал-лейтенанта Курлова: заставить российских немцев «отмежеваться от германцев, забыть об общности происхождения, забыть об общности языка и совершенно вычеркнуть из своей памяти родственников, сражающихся в войсках наших противников» (27). Ограничения прав собственности и прочих гражданских прав немецких колонистов властям показалось мало, и они принимают беспрецендентное для России решение о депортации населения на основе этнического признака.

Уже 31 декабря 1914 г. генерал Н.В. Рузский обратился к начальнику штаба Верховного главнокомандующего генералу Н.Н. Янушкевичу за разъяснением распоряжения Верховного главнокомандующего великого князя Николая Никоаевича о «выселении из Привислинского края всех немецких колонистов». При этом им было предложено в дополнение: «Первое – выселять только мужское население в возрасте 15 лет и выше, женщин и детей не выселять; второе – выселять только сельское население, не распространяя выселение на городское население; третье – благонадежных лиц, состоящих на государственной и общественной службе, не выселять; четвертое – лиц, заподозренных в малейшей неблагожелательстве к нам, выселять, не взирая на возраст, пол, место жительства или служебное и общественное положение» (28).

11 января 1915 г. генерал Н.Н. Янушкевич распространил зону выселения на всю линию фронта, а уже 15 января того же года директор Департамента полиции МВД генерал В.Ф. Джунковский разрешил депортировать немцев во все губернии, кроме объявленных на военном положении. При этом вопросы депортации находились в ведении военных властей, а проблемы приема и водворения высланных немцев решались гражданскими властями.

В число губерний, в которые надлежало направлять выселяемых из прифронтовой полосы немецких колонистов, входила и Томская губерния, которая начала принимать первые партии депортированных только летом 1916 г. 3 июля 1916 г. в Томске была получена телеграмма из Петрограда, в которой указывалось, что «губерния предназначена для водворения немцев-колонистов выселенных юго-западного фронта распоряжением военных властей» (29). Аналогичные телеграммы были направлены из МВД в Пермь, Вятку, Вологду, Тобольск, Акмолинск.

Анализ архивных документов свидетельствует о том, что в конце июля – начале августа 1916 г. в Томскую губернию были направлены две группы депортированных. Первая группа была направлена 26 июля со станции Новгород Волынский в составе 333 немцев – колонистов; несколько позже, 6 августа, со станции Костополь «на станцию Обь отправлена партия выселенных немцев-колонистов Луцкого уезда количестве шестидесяти девяти душ» (30).

16 августа первая партия прибыла в Ново-Николаевск, откуда была «этапным порядком» отправлена в город Колывань. Однако не все смогли достичь нового места поселения: из 333 человек, отправленных с Волыни, в Сибирь прибыло лишь 325 человек, а 12 человек скончались в пути.

Приближенное рассмотрение состава группы депортированных немцев позволяет сделать ряд выводов о характере депортационной кампании властей в рассматриваемый период. Это возможно благодаря информации, которая содержится в сохранившимся «Именном списке немцев-колонистов, выселенных по распоряжению военных властей Юго-Западного фронта и предназначенных для водворения в город Колывань Томской губернии».

Анализ сведений «Именного списка …» позволяет нам восстановить географию выселения, поло-возрастную структуру, вероисповедание, вид хозяйственной деятельности  немецких колонистов данной партии.

География прежнего места жительства депортированных семей вполне локальна в рамках Российской империи: 74 из 79 семей были высланы из Волынской губернии и лишь 5 семей – из губерний Привислинского края. При более пристальном рассмотрении можно заметить, что данная партия была сформирована преимущественно из числа немецких колонистов, проживавших до лета 1916 г. в колониях Луцкого уезда и г. Луцке (69 семей) (31). При этом создается впечатление, что на отправочном пункте военные власти, отвечавшие за депортацию, преднамеренно перемешивали жителей по партиям и местам водворения, чтобы на новом месте не были восстановлены прежние общества. Анализ половозрастной структуры прибывших в Томскую губернию немецких колонистов также оставляет много неясностей (см. табл. 2).

 

Таблица 2

Половозрастная структура партии немецких колонистов,

прибывшей в г. Колывань Томской губернии 16 августа 1916 г.

 

 

возраст                            м.п.                         ж.п.                     о.п.

 

до 8 лет                        36,29%                     17,31%                25,83%

8 – 18 (16)                    31,51%                     25,70%                28,31%

18 (16) – 60 (55)          17,12%                     40,78%                30,15%

старше 60 (55)            15,08%                      16,21%                15,71%

 

Источник: Государственный архив Томской области. Ф. 3. Оп. 67. Д. 503. ЛЛ. 27 – 41. Подсчет.

 

В рассматриваемой нами группе более 54 % составляли несовершеннолетние дети в возрасте до 16 лет у женщин и 18 лет у мужчин, при этом дети до 8 лет составили 25,8% в общей группе. Не столь значительной была старшая возрастная группа – старики в возрасте 55 (60) лет составили почти 16 % от общего числа депортированных. Очень непонятны данные по средней возрастной группе – немногим более 30 % высланных могут быть отнесены к данной возрастной категории, при этом обращает на себя внимание тот факт, что доля мужчин в возрасте от 18 до 60 лет в своей половой группе едва превысила 17 %. То есть, немногим более 1/3 из числа депортированных являлась полноценной.

Столь низкая доля взрослых мужчин в составе депортированной партии ставит перед нами вопрос: где остальные мужчины, почему столь значительно нарушено равновесие в поло-возрастной структуре. К сожалению, мы не в состоянии сегодня ответить на данный вопрос, но зная историю депортации в годы Второй мировой войны, можно предположить различные варианты ответа.

Высланные немцы не были однородны в своем конфессиональном составе. Правда, почти 87% депортированных исповедовала лютеранство, однако имелись также семьи, в которых исповедовали католичество и православие. География вероисповедания практически полностью совпадает с географией прежнего места жительства: лютеране проживали в колониях Волынской губернии, католики же и православные были высланы преимущественно из г. Луцка и губерний Царства Польского (32).

Достаточно интересны сведения о хозяйственной деятельности немецких колонистов в прежних местах проживания. Однако сначала надо отметить, что почти 95 % семей до депортации проживало в сельской местности, а 5 % семей относились к городским жителям.

Основная масса колонистов занималась земледелием (60,76% хозяйств), при этом мы может выделить группу хозяйств, которая занималась обработкой собственного земельного надела (56,25%), а также тех, кто работал на арендованных землях (43,75%). Однако речь не идет о том, что в данном случае мы имеем дело с крупными собственниками или владельцами земли, ибо лишь в одном случае мы имеем дело с семьей, владевшей на правах собственности 128 дес., тогда как в среднем надел владенной земли едва превышал 15 дес. на одно хозяйство.

Оставшиеся семьи жили за счет неквалифицированной временной работы (24,05%) либо выполнения работ, не связанных с земледелием (13,92%) (33). Эти данные позволяют нам выдвинуть предположение, что именно последним, связанным с плотничеством, портняжничеством, кузнечеством и т.д., было несколько проще в условия нового города устроиться и найти пропитание для своих семей.

Именно с проблемой обустройства на новом месте жительства столкнулись немецкие колонисты в первое время проживания в Колывани. Высланные под надзор полиции и ограниченные в свободе передвижения, они, лишенные своего имущества, должны были самостоятельно о себе заботиться, а властям при этом было указано, что «немцам-колонистам русским подданным … надлежит производить за счет средств, отпускаемых из Государственного Казначейства на оказание воспособлений беженцам, и лишь в случае крайней необходимости и отсутствия заработка в месте проживания» (34). А это означало, что депортированные немецкие семьи были брошены на самовыживание.

Таким образом, можно сделать вывод о том, что по отношению к российским немцам на территории Алтайского округа ликвидационное законодательство применялось не в полной мере, как это происходило в других регионах Российской империи в 1914-1916 гг. Оно затронуло лишь арендаторов, тогда как большинства немецких переселенцев оно коснулось опосредованно, что выразилось в смене немецких названий поселков на русские.

Помимо этого в годы Первой мировой войны было принято несколько групп депортированных немецких крестьян из приграничных губерний. Таким образом эти колонисты невольно пополнили немецкую диаспору на Алтае.

Эти мероприятия царских властей отличались слаженностью механизма выдворения и надзора. Но депортационные мероприятия вовсе не предусматривали наличие каких бы то ни было элементов оказания помощи в новых условиях.

С учетом изложенной картины, когда подавляющую часть высланных составили дети, старики и женщины, перечисленные шаги властей могут быть расценены не иначе как геноцид субнациональной группы в рамках Российской империи по национальному признаку. Правда, здравый смысл достаточно быстро взял верх над эмоциями ярых шовинистов, кричавших о «немецкой угрозе» внутри России. Но практика депортации народов не была забыта, она была востребована и активно эксплуатировалась уже в годы сталинского тоталитаризма в СССР.

 

 Примечания:

1.    Fleischchauer I. Die Deutschen im Zarenreich. Stuttgart, 1986. S. 329.

2.    Соболев И.Г. Борьба с «немецким засильем» в России в годы первой мировой войны. Автореф. дисс. … к.и.н. СПб., 1998.

3.    Там же. С. 11.

4.    Там же.

5.    Шлейхер И.И. Пособие по истории российских немцев. Барнаул, 1995. С. 87 – 88.

6.    Соболев И.Г. Указ. соч. С. 13.

7.    Государственный архив Томской области (далее ГАТО). Ф. 3. Оп. 67. Д. 314. Л. 64 об.

8.    Там же. Д. 366. Л. 1 об.

9.    Первая всеобщая перепись населения Российской империи, 1897 г. - Издание Центрального статистического комитета Министерства Внутренних Дел под ред. Н.А. Тройницкого. Том 79. Томская губерния. - СПб., 1904. С. X. Подсчет наш.

10.Там же. С. 68-69, 76-77, 92-93. Подсчет наш.

11.Огановский Н.П. Народное хозяйство Сибири. - Омск: Издание Сибирского отделения Всероссийского Центра Союза Потребительских обществ, 1921. С. 52.

12.Там же.

13.Ковригина М.П.  Неурожай хлебов в юго-западной части Алтайского округа в 1900 г. и размеры продовольственной нужды в 10 селениях Покровской волости Барнаульского уезда // Алтайский сборник. Т. 5.- Барнаул, 1903. С. 115.

14.Центр  хранения  архивного  фонда  Алтайского  края (далее ЦХАФ АК).  Ф.4.  Оп.1.  Д.2566. ЛЛ. 85-85 об. Подсчет наш.

15.Там же. Д. 2554. Л. 30 об.

16.Там же. Д.671. Л. 40. Подсчет наш.

17.Там же. Ф. 233. Оп. 1. ДД. 799, 800, 801, 802, 803, 805, 808, 810, 812, 815. Оп. 1-б. Д. 575. Подсчет наш.

18. Краткий отчет ВЦИКу о положении немецкого крестьянства в Сибири члена ВЦИК, заместителя наркома просвещения РСФСР В.А. Курца // Новое время - Neue Zeit. Славгород. № 35 от 22 марта 1994 г.

19.  Подробнее см.: Плохотнюк Т.Н. Положение этнических немцев Ставрополья в годы Первой и Второй мировых воин // Российский исторический журнал. 1995.- № 4. С. 12-18.

20. Новое время. Петроград. - 1914. - 20 ноября (3 декабря).

21. ЦХАФ АК. Ф. 4. Оп. 1. Д. 3702. Л. 1.

22. Там же. ЛЛ. 16, 17, 21, 24, 51-54, 55.

23. Там же. Л. 121.

24. Там же. Л. 175.

25. Там же. ЛЛ. 177 об. - 178.

26. Там же. ЛЛ. 273 - 274. Подсчет наш.

27.Цит. по: Нелипович С.Г. Депортации в России 1914 – 1918 гг. // Военно-исторический журнал. 1997. - № 1. С. 42.

28. Там же. С. 45.

29. ГАТО. Ф. 3. Оп. 67. Д. 503. Л.1.

30. Там же. Л. 13.

31. Там же. ЛЛ. 27 – 41. Подсчет наш.

32. Там же.

33. Там же.

34. Там же. Л. 25.

Hosted by uCoz