Ватлин А.Ю. История Германии в XX веке. Глава 9. Заключение. Стр.2.

© Copyright Москва 2002

ГЕРМАНИЯ В XX ВЕКЕ

М.: РОССПЭН, 2002. 336 с. 1000 экз. ISBN 5 - 8243 -0293 -6

2 часть

Новейшие исследования признают, что „материальное положение восточных немцев гораздо лучше, чем их настроение“ (Д.Поллак), Избежав инфляционного шока и приватизационного надувательства, они сравнивают свое нынешнее положение не с соседями из Восточной Европы, а с западными соотечественниками. „Осси“ продолжают чувствовать себя людьми второго сорта (по данным социологических опросов, около 80% восточных немцев разделяет такое утверждение) прежде всего потому, что воспринимают произошедшие изменения как подарок извне, а не как результат собственных усилий. Растет ностальгия („остальгия“, как говорят в Германии) по утерянным ценностям – стабильности и предсказуемости жизни, равенству шансов, даже по исчезнувшим с прилавкам типично „гэдээровским“ товарам и продуктам.

Для тех из восточных немцев, кто причислял себя к духовной элите и находился в салонной оппозиции к СЕПГ, за последние десять лет мало что изменилось – одну „враждебную власть“ сменила другая, и отношение к ней такое же: формальное признание вместо сознательного соучастия, ибо „власть не может быть нашей“, она по определению враждебна и неподконтрольна. Для иностранных наблюдателей бывшая ГДР оказалась «заповедником немецкого духа», включающего в себя слепое повиновение властям, тщательность и аккуратность во всем, обостренное чувство малой родины и собственного достоинства. Празднуемое в 2001 году трехсотлетие Пруссии дало носителям подобного менталитета лишний повод для того, чтобы обрести удобную историческую нишу.

Отношение западногерманских обывателей к жителям новых федеральных земель также не отличается особой благожелательностью, и здесь нередки аргументы от истории. “Восточный немец воспитывает своих детей в прусско-милитаристском духе послушания и дисциплины. Он никогда не признает за собой вины, он делает только то, что делают другие”, - таково типичное мнение, прозвучавшее в ходе одного из социологических опросов. Достаточно популярны призывы к тому, чтобы перестать нянчиться с “осси”, которые воспринимаются как избалованные и своенравные дети, которым “слишком повезло”. Около половины жителей „старой“ ФРГ после объединения страны так и не удосужились побывать в Восточной Германии. В 1993 г. лишь 22% западных и 11% восточных немцев считали, что в их отношениях между собой преобладает солидарность, а не корыстные интересы. Сохраняющийся ментальный барьер двух обществ одной страны социальные психологи связывают с тем, что на Востоке и по сей день сохраняется авторитарно-патерналистская ориентация населения, в то время как в ФРГ ее уже на рубеже 60-70-х гг. сменили рыночно-либеральные ценности.

Второе воссоединение немцев, молниеносное по историческим меркам, повлекло за собой радикальное изменение геополитического положения Германии. Тот факт, что этот процесс завершился не вопреки воле европейских соседей, а в согласии с ними, отличал его от бисмарковского объединения “железом и кровью”. Прекращение раздельного существования двух германских государств, располагавшихся на передовой “холодной войны”, стало самым наглядным символом ее завершения. Новая Германия оказалась в сердце “большой Европы”, подобно тому, как Потсдамская плошадь превратилась из пограничной зоны в центр большого Берлина. Произошедшие изменения сделали неизбежным пересмотр военной доктрины страны. Министр обороны Фелькер Рюэ в начале 90-х гг. был вынужден признать, что отныне вокруг ФРГ «одни друзья». К сожалению, концепция «общеевропейской безопасности» от Ла Манша до Урала» с институциональной опорой на ОБСЕ так и не получила конкретных очертаний. Сокращение бундесвера, прежде всего бронетанковых частей, сопровождалась созданием мобильных ударных соединений для использования в «горячих точках» планеты.

Внешняя политика Германии в начале 90-х гг. сохраняла заметную сдержанность, вызванную как нежеланием будить неприятные воспоминания об имперском прошлом, так и наличием на ее территории значительного контингента российских войск. После ухода Геншера с поста главы министерства иностранных дел (май 1992 г.) в этом ведомстве происходит постепенный отказ от иллюзий “общего дома”, исходивших из способности бывших стран социализма в течение нескольких лет достичь западных стандартов. Приоритет вновь был отдан укреплению традиционных союзнических связей в рамках НАТО и ЕС, а также выработке индивидуальных подходов к каждому из восточных соседей.

Чехия и Польша, исторически связанные с Западом, получили статус наибольшего благоприятствования, они лидируют по объему прямых инвестиций из ФРГ. Второй эшелон образуют государства Прибалтики, когда-то входившие в зону влияния Германского ордена. С 1996 г. объем германской торговли с этими странами превышает товарооборот ФРГ и США. Напротив, государства – члены СНГ, выросшие из бывших советских республик, долгое время оставались terra incognita для внешней политики ФРГ. Ее отношения с Российской Федерацией определялись инерцией благодарности за воссоединение и убежденностью предпринимательских кругов в сказочных возможностях развития нашей страны. После серии разочарований в способности Кремля поставить государственные интересы выше чиновничьих и обеспечить равные условия для всех участников экономического процесса, немецкие фирмы, прежде всего мелкие и средние, начали уходить с российского рынка. “Мужская дружба” Коля и Ельцина, так занимавшая средства массовой информации обеих стран, так и не смогла преодолеть явного затишья в российско-германских отношениях середины 90-х гг.

Первым регионом, где объединенной Германии «пришлось вживаться в непривычную для себя роль великой державы» (Г.Шельген), стали Балканы. После того, как не удалось согласовать общую позицию ЕС, ФРГ самостоятельно признала 23 декабря 1991 г. Словению и Хорватию, заставив своих европейских союзников поверить в наличие «сербской угрозы». С весны 1993 г. части бундесвера начали принимать участие в контроле сил ООН за ситуацией на Балканах. Протесты оппозиции по этому поводу прекратились только после решения конституционного суда в июле следующего года, которое одобрило использование вооруженных сил за рубежом при условии парламентского согласия. 13 декабря 1996 г. бундестаг одобрил посылку 3 тыс. солдат и офицеров бундесвера в Боснию в составе международного миротворческого корпуса.

Точку в процессе правового самоопределения объединенной Германии поставили поправки к Основному закону ФРГ, принятые осенью 1994 г. Они содержали в себе более конкретную формулировку положения о равенстве мужчин и женщин, запрет дискриминации инвалидов, провозглашали обязанностью государства заботу об охране окружающей среды. Новая редакция статьи 23 отнесла процесс европейской интеграции к основополагающим факторам расширения гражданских прав и разрешала федеральным властям отказываться в его пользу от национального суверенитета. Право на работу и на жилище, на перенесении которых из конституции ГДР в Основной закон ФРГ настаивали восточные немцы, не нашли поддержки депутатов. Была провалена и идея внесения в конституцию элементов прямой демократии, которую отстаивали левые партии. Конституционные поправки лишний раз подтвердили, что “нового начала” германской истории не получилось и гражданам бывшей ГДР придется “врастать” в государственно-правовой каркас Боннской республики.

Парламентские выборы 1994 г. стали уже рутинным событием не только для западных, но и для восточных немцев. Не менее рутинно выглядели и их результаты, которые скорее подводили итог десятилетию канцлерства Коля, нежели отражали революционные события 1989 – 1990 гг. Христианские демократы получили 41,5 % голосов, что являлось самым низким показателем за всю историю ФРГ. Их партнеры по коалиции с трудом перешагнули пятипроцентный барьер, собрав в свою пользу 6,9% голосов. Этого оказалось достаточным для формирования пятого (и последнего) правительства Гельмута Коля, стиль работы которого, по мнению ряда немецких политологов, все больше напоминал бисмарковский кабинет.

Не произошло радикальных изменений и в стане оппозиции. Социал-демократы сумели переломить негативную тенденцию, хотя их результат (36,4%) нельзя было отнести к числу рекордных. Каналом их влияния на политические решения оставался бундесрат, большинство в котором СДПГ имела начиная с апреля 1991 г. По сравнению с выборами 1990 г. усилили свои позиции «зеленые» (7,3%). ПДС набрала 4,4% голосов, но прошла в бундестаг, т.к. получила несколько прямых мандатов в Берлине. На вопрос о сотрудничестве двух социалистических партий руководство СДПГ давало резко отрицательный ответ, помня о насильственном слиянии социал-демократов и коммунистов в советской зоне оккупации весной 1946 г. Однако принятая в 1994 г. на съезде СДПГ дрезденская декларация о недопустимости коалиции с наследниками коммунистов фактически не выполнялась. В ряде восточногерманских земель парламентская поддержка правительств во главе с социал-демократами зависела от голосов ПДС, которая постепенно теряла свой леворадикальный имидж и превращалась в региональную партию по типу баварского ХСС.

Дефицит «наследников», с которым СДПГ столкнулась уже в 80-е гг., перекинулся в последующее десятилетие и на остальные партии. Коль не позволял подобных дискуссий даже на съездах ХДС, хотя в 1994 г., а тем более в 1998 г. от него ждали добровольного ухода из власти. Вместо этого внутрипартийный режим все более приобретал черты «личного правления» с опорой на доверенных лиц и тайные финансовые рычаги. Как оказалось в ходе парламентского расследования конца 90-х гг., успехи христианских демократов во многом зависели от «черной кассы», в которую стекались пожертвования от «дружественных фирм» и которую держал под личным контролем сам канцлер.

Следующей характерной чертой новейшего развития партий ФРГ стала окончательная потеря ими своего идеологического профиля. «Устойчивые ранее партии превратились в рыночные инструменты. Их политические деятели все больше и больше считают себя экспертами по коммуникациям, причем на первом плане стоит краткосрочный успех, исчисляемый количеством поданных голосов, а вовсе не ориентация на прочные принципы и раскрытие перспектив будущего. Налицо лишь поверхностное и прагматичное следование сиюминутным интересам электората» (К.Зонтхаймер). В то же время в Германии, в отличие от других стран Европы, процент «блуждающих голосов» относительно невелик – выбрав себе ту или иную партию, немцы, как правило, сохраняют ей верность всю жизнь. Тем более жесткая конкуренция разворачивается на еще не поделенном политическом поле, прежде всего за симпатии впервые голосующей молодежи. Привлечение высокооплачиваемых технологов, раздача обещаний и отнюдь не дешевых сувениров являются частью точно рассчитанного бизнеса, поскольку финансирование предвыборной кампании партий, прошедших в бундестаг, компенсируется из государственного бюджета. По подсчетам политологов, каждый голос на федеральных выборах приносит в партийную кассу пять марок. Обратной стороной коммерциализации оказывается неуклонное падение числа членов и «идейных» активистов традиционных партий, испытывающих «летаргию, старческий маразм и диктат функционеров» (Т.Винтер).

В борьбе с подобными явлениями их руководство пытается перенести во внутрипартийную жизнь нормы парламентской демократии. Так, свободные демократы в 1996 г провели внутрипартийный референдум, социал-демократы с 1993 г. ввели голосование первичных ячеек по кандидатуре председателя СДПГ, которым на короткое время стал Рудольф Шарпинг, уступивший вскоре свой пост Лафонтену. Пришедшие из альтернативного движения квоты на представительство слабого пола в руководящих структурах постепенно стали нормой политической жизни – ныне женщины составляют около половины парламентских фракций ПДС и партии «зеленых».

Проявления национальной гордости допускаются только на спортивных трибунах, в остальном объединенная Германия сохраняет приверженность системному патриотизму (Verfassungspatriotismus). Отказ от национальных ориентиров не только олицетворяет собой извлечение уроков истории, но и позволяет левым партиям мобилизовать в свою пользу антифашистские лозунги. Христианские демократы, считающиеся партией центра, лишь изредка позволяют себе заявления о наличии „направляющих ценностей немецкой культуры“ (Мерц). Страх потерять расположение либеральных средств массовой информации, диктующих моду в сфере общественных настроений, берет верх над понятным желанием партийных лидеров привязать к себе консервативную часть электората. Международная пресса справедливо указывает на то, что «в борьбе с правой угрозой в стране утвердился идеологический диктат. Никто не хочет быть обвиненным в недостатке бдительности, и здесь господствует нетерпимость, напоминающая былой антикоммунизм» (NZZ, 10.12.2000). Отсутствие на политической сцене современной ФРГ национал-консервативной партии выступает в качестве ниши, куда все активнее вторгаются правые радикалы.

Получив на выборах 1994 г. «выговор с предупреждением», новое правительство Коля сохранило курс на дерегулирование экономической сферы, поставив задачу снизить социальные расходы до 40% валового общественного продукта. Для достижения этого показателя были сокращены государственные гарантии выплаты зарплаты в случае болезни работника, урезан вклад государства в медицинское страхование, меньшему количеству нуждающихся в поправке здоровья стало оплачиваться пребывание в санатории. С января 1995 г. в Германии появился новый вид социального страхования – по уходу в случае старости или инвалидности (Pflegeversicherung), что означало для работающих по найму уменьшение их „чистой“ зарплаты. Правительственная политика в сфере науки и образования также попала под влияние императива экономии. Если за 80-е гг. государственные расходы на научные исследования увеличились в два раза, то до 1998 г. – только на 20%. В высшей школе развернулась борьба за сокращение сроков обучения, началось введение англосаксонской системы дипломов (бакалавр – магистр). Уступая требованиям высших слоев общества, власть дала добро появлению в Германии частных университетов, которые носят элитный характер – получив прозвище «ясли для взрослых детей», они тем не менее гарантируют своим выпускникам завидную карьеру в бизнесе.

Борьба за оздоровление государственных финансов, сопровождавшаяся приватизацией крупнейших государственных кампаний, таких как почта, «Люфтганза» или федеральные железные дороги, принесла свои плоды. Однако правительству не удалось победить главное социальное зло 90-х гг. - безработицу, охватившую около десятой части самодеятельного населения ФРГ. В январе 1994 г. ее уровень перевалил за отметку четырех миллионов. Безработица носит структурный характер и отражает процесс сокращения числа занятых в промышленном производстве Германии. Внедрение роботов (особенно в автоиндустрии) и систем автоматизированного управления привело к тому, что конвейеры крупнейших предприятий буквально «обезлюдели». В сфере нематериального производства к концу 90-х гг. было занято уже две трети самодеятельного населения, при этом четверть из них работала на государство, что отличало ФРГ от других высокоразвитых стран Запада. Свои позиции в верхней части общества сохраняют представители свободных профессий от адвокатов и врачей до гадалок и журналистов. Эта категория занятых в сфере общественного труда насчитывает 2,5 млн. человек, соединяющих в себе черты частных предпринимателей и интеллигенции. Их корпоративные интересы представляет СвДП, гордо называющая себя партией мыслящих людей.

В большей степени, чем индустрия досуга, новые рабочие места в последнее время создают отрасли высоких технологий, напрямую связанные с информационной революцией. Интернетом постоянно пользуется около 20 млн. немцев, еще больше жителей Германии являются обладателями мобильных телефонов. Приватизация в 1996 г. телефонной сети, ранее являвшейся частью федеральной почты, дала старт жесткой конкурентной борьбе и обернулась резким падением цен на услуги в этой области. О том, какие возможности таятся в этой сфере, свидетельствует тот факт, что одна из немецких фирм осенью 2000 г. выложила более ста миллиардов долларов за лицензию на новую частоту (UMTS), использование которой позволяет соединить преимущества мобильных коммуникаций и интернета.

Технологический скачок ведет к трансформации человеческого общения, что особенно заметно в языке молодежи. Разговор ведется сжато и импульсно, слова заменяются условными знаками, в производственной сфере и в быту неудержима экспансия англицизмов, возмущающая старшее поколение немцев. “Новая экономика” не только предоставляет новые шансы работающим по найму, но и меняет их социальный облик. Социологи отмечают приток в эту сферу женщин, которым удается выкраивать несколько часов, чтобы провести их за домашним компьютером. Удобство работы на дому (можно месяцами успешно трудиться, так и не увидев в лицо своего работодателя) учитывается в зарплате, которая зависит от успехов конкретной фирмы. Отсутствие профсоюзной организации компьютерных “надомников”, многие их которых официально являются самостоятельными предпринимателями, делает их чрезвычайно зависимыми от колебаний конъюнктуры “новой экономики”.

Наряду с безработицей стратегической проблемой, с которой ФРГ столкнулась в 90-е гг., является старение населения. Средняя продолжительность жизни в стране достигла для мужчин 74, а для женщин 80 лет. По оценкам экспертов, если сейчас каждый четвертый житель ФРГ имеет возраст старше 60 лет, то в 2050 г. им будет каждый второй. Это значит, что каждому работающему придется содержать четырех пенсионеров. Правительством Коля был повышен пенсионный возраст (до 65 лет для мужчин и женщин), согласно новой системе расчета пенсий они снизились с 70 до 64% от средней заработной платы. Однако дальнейшее наступление на права пенсионеров было приостановлено – протестный потенциал этой социальной группы взяла под свое крыло парламентская оппозиция.

И все же немцы достигли к рубежу ХХI века впечатляющих материальных успехов. Статистика, которая знает все, утверждает, что сбережения жителей Германии превысили 6,7 триллиона марок, что в ФРГ зарегистрировано 50 миллионов только легковых автомобилей. Несмотря на лукавость „средних“ цифр, они впечатляют – среднестатистическая семья имеет на своих счетах 180 тыс.марок, среднегодовой доход на душу населения превысил в середине 90-х гг. 50 тыс. марок. Перед лицом новых выборов христианские демократы вынуждены были отказаться от режима жесткой экономии. Во второй половине 90-х гг. социальные статьи вновь превысили половину расходной части государственного бюджета (на оборону тратится 2,5%). «Этатистские традиции Германии и порожденная технократическим оптимизмом 60-х гг. вера в регулятивное всесилие государства препятствуют решительному изменению курса в этой области» (М.Гертемакер).

Доклад правительства о распределении общественного богатства, появившийся в апреле 2001 г., видит ситуацию далеко не в розовом свете, признавая, что “разрыв между бедными и богатыми в Германии за последние годы значительно учеличился”. С учетом имеющейся собственности в стране проживает около 1,5 млн. миллионеров (в 1978 г. их было только 217 тыс.). В то же время около трех миллионов жителей ФРГ живут за счет социальной помощи, около трети из них – дети и подростки. Десять “верхних” процентов населения владеют почти половиной собственности в стране, в то время как “нижняя” половина – только 5 %.

Крайне бедным официальная статистика ФРГ считает того, кто имеет доход менее 1000 марок в месяц. Социальная помощь позволяет не только нормально питаться, но и сохранить за собой приличную квартиру, ездить на собственном автомобиле. Тем не менее выбраться из „низов“ не так-то просто. Вытеснение на обочину жизни (Ausgrenzung) происходит, как правило, в бытовой сфере – соседи перестают замечать неудачников, их дети чувствуют на себе презрение сверстников. Для того, чтобы претендовать на государственную поддержку, приходится доказывать собственную несостоятельность: отсутствие недвижимости и денежных накоплений, доходов у близких родственников. Человек, живущий на “социалку”, должен быть абсолютно прозрачен для властей, он не имеет права уехать в отпуск, сделать крупную покупку, не согласовав это предварительно с прикрепленным к нему чиновником. Попытки безработных устроиться в сфере “теневой экономики” тщательно пресекаются. Люди теряют веру в свои силы, опускают руки, попросту спиваются.

Тот, кто имеет работу и достаток, тоже не перестает мечтать о большем. Все то, что можно купить, рано или поздно оказывается в домашнем обиходе, в результате среднестатистические кухни все больше напоминают операционные, а гостиные – центры управления космическими полетами. Призывы «зеленых» к самоограничению ни к чему не приводят – дорогие машины становятся все доступней, цены на авиабилеты упали за два последних десятилетия в несколько раз. Универмаги превращаются в «галереи», «дворцы покупок», где можно бродить с утра до вечера. Расположенные на окраинах больших городов, они занимают огромную площадь с собственной транспортной инфраструктурой, постепенно превращаясь в потребительские «Диснейлэнды».

Сложнее обстоит дело с нематериальным комфортом в условиях, когда «общество удовольствий уступило свое место обществу впечатлений» (Г.Шульце). Согласно данным социологических опросов, немцы прежде всего ценят душевный покой, семейную гармонию, свободу от стрессов. Все большее место в шкале жизненных ценностей занимает организация досуга, который заменяет традиционные социальные связи (регулярное посещение церкви, стабильную кампанию – «штамтиш» - в пивной). Журналисты справедливо говорят о «бремени свободного времени», которое заставляет немцев проявлять чудеса изобретательности. Восхищение и зависть друзей вызывает уже не дорогой отпуск, а такой, которого не купишь за деньги. Не только молодые немцы, но и солидные бундесбюргеры отправляются с рюкзаком по закоулкам «третьего мира», отдаются экзотическим и далеко небезопасным видам спорта, кочуют с любимой командой по всей стране. Переход от трудовой морали к постмодернистской романтике отражает ренессанс ремесленничества, которое не столько дает дополнительный заработок, сколько выступает как новая форма самовыражения личности. Красочные ярмарки, праздники старинных городов, рыцарские турниры, ежегодно привлекающие в Германию около 12 млн. туристов, держатся на энтузиазме тех немцев, которые считают, что их работа должна прежде всего приносить радость окружающим.

Если традиционное вертикальное деление общества на «верхи и «низы», определяемое материальными факторами, теряет свое значение, то о размывании горизонтальных границ говорить еще рано. Наряду с политико-географическим противостоянием «осси» и «весси», появившимся только после воссоединения Германии, в стране существует еще одно социально-культурное «гетто», имеющее более давние корни. Речь идет об иностранцах, прежде всего выходцах из стран, не входящих в Европейский союз, оказавшихся в ФРГ либо в качестве «гастарбайтеров», либо признанных политическими эмигрантами. Сейчас в ней легально проживают 7,5 млн. лиц, не имеющих германского гражданства, что составляет десятую часть населения страны.

2 часть

[1 часть] [2 часть] [3 часть] [4 часть]