Ватлин А.Ю. История Германии в XX веке. Глава 9. Заключение. Стр.4.

© Copyright Москва 2002

ГЕРМАНИЯ В XX ВЕКЕ

М.: РОССПЭН, 2002. 336 с. 1000 экз. ISBN 5 - 8243 -0293 -6

4 часть

Драматическим испытанием атлантической солидарности ФРГ стали военные действия НАТО против Югославии весной 1999 г. Принципиальный пацифизм партии «зеленых» был подвергнут серьезному сомнению после того, как ее лидер и министр иностранных дел Фишер поддержал «гуманитарное» применение боевой авиации против суверенной страны. Напротив, неожиданный уход из правительства Лафонтена наблюдатели связывали с протестом против этой акции. Левой оппозиции в лице ПДС удалось обратить ситуацию в свою пользу, подхватив пацифистское знамя. Однако отдельные антивоенные демонстрации 1999 г. весьма отдаленно напоминали массовые «пасхальные марши» времен «холодной войны». Демонстрируя на Балканах и в других регионах мира сплоченность западного мира, ФРГ не испытывает особого восторга от нового глобализма США, особенно после прихода в Белый дом нового президента. Курс на создание единой армии отражает стремление европейцев к большей самостоятельности в международных делах. Еще одним показателем этого является активизация их политических контактов с Россией, сменившая затишье второй половины 90-х гг.

До этого российско-германские отношения определялись разведкой рыночного потенциала бывшего СССР и выводом с территории Восточной Германии частей советской армии, завершенным к 31 августа 1994 г. Практичные немцы подсчитали, что «благодарность за воссоединение» обошлась им в 140 млрд. марок, вложенных с 1990 г. в трансформацию коммунистической системы (без учета частных инвестиций). Преувеличенные надежды быстро сменились незаслуженными разочарованиями. Образ России в немецких средствах массовой информации потерял характер былой «империи зла», но приобрел черты полной неудачницы. Телевизионные репортажи, особенно частных германских каналов, концентрируют внимание зрителей на безнаказанной коррупции, бандитских разборках и беспросветной нищете россиян. Порой в них чувствуется плохо скрываемое злорадство по поводу «контролируемого крушения» великой державы. Усталость немецких партнеров от российских неурядиц проявляется и в межличностных, и в экономических отношениях, восторги первооткрывателей давно сменились чрезмерной осторожностью, которая ограничивает себя «эффектом присутствия».

Первый визит нового президента России в Германию (15-16 июня 2000 г.) начал процесс оживления политических связей обеих стран после ухода с авансцены двух «старых друзей» – Бориса и Гельмута. Шредер подчеркнуто дистанцировался от эмоций прошлых лет, но достаточно быстро нашел общий язык с Путиным, о чем свидетельствуют их регулярные неофициальные встречи. На первом плане в ходе переговоров двух лидеров остаются экономические проблемы – российский долг Германии составляет (без учета старых долгов СССР Германской демократической республике) 38 млрд. марок. Предложения по его реструктуризации, предусматривающие передачу германским структурам значительных пакетов акций российских предприятий, пока изучаются российской стороной. Неизменно поднимается и вопрос о возвращении в Германию культурных ценностей, попавших в Россию в качестве трофеев второй мировой войны. Здесь вряд ли возможны глобальные решения, которые неизбежно сведутся к финансовым оценкам похищенного и уничтоженного. Более продуктивным представляется путь рассмотрения конкретных претензий, учитывающих место того или иного произведения искусства в национальной культуре каждой из стран. Очевидно, что золотые украшения, раскопанные Шлиманом в древней Трое, имеют для немцев совершенно иное значение, чем книги нюрнбергских первопечатников из знаменитой Готской библиотеки, хранящейся в Москве.

Один из аспектов российско-германских отношений, доставшихся в наследство от второй мировой войны, способен придать им в будущем как положительную, так и отрицательную динамику. Уже в ближайшие годы Калининградская область, до 1945 г. входившая в состав Восточной Пруссии, может оказаться российским анклавом на территории объединенной Европы. Германская внешняя политика избегает обращения к прошлому, однако в прессе и общественном мнении страны этот регион вызывает повышенный интерес. Немецкие политики и предприниматели отдают себе отчет в стратегическом значении российского бастиона, выдвинутого на запад, и высказываются за его скорейшую интеграцию с экономическими системами соседних стран. Власти Калининграда на сегодняшний день проявляют значительно большую заинтересованность в этом вопросе, нежели российская дипломатия, хотя бывший Кенигсберг имеет все шансы стать испытательным полигоном для новых моделей как двустороннего, так и общеевропейского сотрудничества. Можно только присоединиться к надеждам на то, что «Балтика будет играть для будущего нашего континента такую же роль, какую сыграло Средиземноморье в процессе перехода западного мира от средних веков к новому времени» (В.Бем).

С солидным отрывом от других стран Германия остается крупнейшим торговым партнером России. В 1998 г. немецкий экспорт в нашу страну составил 15 млрд. марок (в то время как прямые частные инвестиции – только 218 млн. марок). После августовского кризиса этот показатель перестал расти, зато увеличился объем капиталовложений, достигший к 2000 г. 7 млрд. марок. Изменилась и структура германского экспорта – йогурты и колбасу вытеснило оборудование для обработки сельскохозяйственной продукции, новейшие системы коммуникаций, строительные материалы. В сфере энергоносителей сотрудничество двух стран стабильно развивается вопреки всем колебаниям международной конъюнктуры. Поставки западносибирского газа в Германию за последние три десятилетия принесли 62 млрд. марок валютной выручки. Примерно такой же объем поступлений можно ожидать до 2030 г. – именно на этот срок «Газпром» имеет контракты с немецкой стороной на поставку еще 400 млрд. кубометров природного газа. В сфере высоких технологий сотрудничество двух стран пока еще ограничивается отдельными проектами, которые носят затратный характер. Переговоры об участии Германии в производстве военно-транспортного самолета Ан-70, реализации двусторонних космических программ так и не завершились конкретными договоренностями. В отличие от России, жизненно заинтересованной в расширении «окна в Европу», восточное направление германской политики все еще сковано собственным прошлым. «В российско-германских отношениях особенно ярко отражается дилемма внешней политики ФРГ после воссоединения, которой приходится иметь дело и с требованиями большего участия страны в международных делах, и со страхом перед возрождением германской гегемонии в Европе» (М.Гертемакер).

Накануне первой из «Санкт-Петербургских встреч» в апреле 2001 г., призванных дополнить дипломатические и деловые контакты диалогом общественности двух стран, свое видение перспектив российско-германских отношений изложил бундесканцлер Шредер. Его правительству приходится искать компромисс между европейскими и национальными ориентирами восточной политики, отсюда заявление об «отказе от особого пути Германии в отношениях с Россией». В статье Шредера, появившейся в газете «Цайт», много аргументов от истории, объясняющих преобладание в ХХ веке конфликтов и войн, а не сотрудничества и партнерства между двумя странами. Некоторые из них сохраняют свою значимость и на сегодняшний день, другие умерли вместе с эпохой «холодной войны». Заинтересованность Германии в том, чтобы Россия оказалась страной «с демократическим обществом и процветающей экономикой», не вызывает сомнений. Вопрос заключается в ее готовности оказывать необходимое давление на своих союзников в Брюсселе и Вашингтоне, чтобы обеспечить оптимальные условия для возвращения нашей страны в Европу.

Активизация российско-германских отношений в последнее время связана с поиском «красно-зеленой коалицией» выигрышных тем, способных отвлечь общественное мнение страны от экономических проблем. Согласно прогнозам экспертов, рост валового продукта в 2001 г. не превысит 1%, что поставит под вопрос финансирование новых социальных программ ( в частности, повышение ежемесячных выплат на каждого ребенка до 300 марок в месяц). Предвыборное обещание Шредера опустить уровень безработицы ниже 3,5 млн. человек в этих условиях представляется недостижимым, что вызывает понятное злорадство в стане оппозиции. В погоне за рейтингом популярности правительство переносит акцент на решение маргинальных проблем, таких как защита потребителей или поддержка высоких технологий, а сам бундесканцлер в общении с прессой предпочитает популистские высказывания, вроде обещания пожизненного тюремного заключения для сексуальных маньяков.

Независимо от состояния экономической конъюнктуры ФРГ основными темами внутриполитических дебатов в ближайшие годы останутся пенсионная реформа и законодательство об иммиграции. Всплеск общественных эмоций, несомненно, вызовет появление наличных „евро“ и прощание с германской маркой, показавшей себя одной из самых стабильных валют мира. „Зеленые“ настаивают на увеличении взимаемого с апреля 1999 г. налога на охрану окружающей среды (Öko-Steuer), который на сегодняшний день составляет 6 пфеннигов на литр бензина и вызывает понятную аллергию у большинства автомобилистов. Партийно-политическая борьба 2002 г. будет проходить под знаком предстоящих осенью парламентских выборов, которые заставят СДПГ выдать очередную порцию социально-политических обещаний, а христианских демократов – сосредоточить свое внимание на промахах и неудачах первого правительства Шредера. Несмотря на фантастические цели, которые ставят перед собой некоторые участники предвыборной гонки (так, лидер свободных демократов Гвидо Вестервелле заявил, что его партия будет бороться за 18% голосов), ожидаемый исход выборов пока не обещает смены власти в Берлине.

Трудно подводить итоги тому, что еще не закончилось. Очевидно, что перед следующими поколениями контуры германской истории последнего десятилетия двадцатого века предстанут более четкими и, может быть, несколько иными, чем перед нами. В первом приближении, которое насыщено личным опытом и эмоциями политизированной публицистики, они выглядят необычно спокойными и правильными. Партийная борьба теряет былой драматизм, происходит сглаживание казавшихся вечными социальных конфликтов, срастание разделенных ранее частей одной страны. После бурных событий двадцатого века состояние современной Германии напоминает реку, вырвавшуюся из горного ущелья на гладкую равнину. В прошлом остались бурные стремнины войн и революций, когда путь вперед приходилось прокладывать силой, не считаясь с потерями и разрушениями. Политическая элита былой Германии то выступала в роли бессильных гребцов, подчинившихся инстинктам толпы, то представляла себя всемогущим божеством, рассчитывая построить на пути в будущее плотину из собственного тщеславия и идеологических предрассудков.

Ныне, похоже, историческому потоку грозят иные испытания – лишенный перепада высот и указующей воли внешних сил, он просто растерялся от безграничности открывающихся перспектив. Потеря темпа, кажущаяся пессимистам «концом истории», на самом деле чревата новыми опасностями. Застой человеческих отношений не сразу проявит себя в блеске информационных, генно-инженерных и прочих революций, под гладью материального успеха и социальной защищенности. Но тем опасней будет промедление политики с точным диагнозом и правильной терапией. Современная Германия, все больше ощущающая себя частью единой Европы, пока достаточно успешно борется за приток свежих сил извне и поддержание своей внутренней энергии. И пусть ее опыт не покажется преждевременным странам и народам, еще пробивающим себе путь на равнину благополучия, - последний поворот перед ней может оказаться неожиданно близко.

Итоги и перспективы

Двадцатое столетие, начавшееся для Германии восшествием на престол последнего императора и уходом в отставку «железного канцлера», закончилось для страны ровно через сто лет залпами фейерверков 3 октября 1990 г. в честь второго воссоединения страны. Задолго до его календарного финала немецкие историки и публицисты заговорили о германском веке. «Немцы в своем столетии» - так назвал свою книгу, появившуюся в 1990 г., Христиан Кроков. Эберхард Йекель выдвигает тезис о том, что ушедший век мог бы стать веком Германии, подобно тому как ХVIII-й был веком Франции, а XIX-й – Великобритании. Если измерять прошлое величие масштабами человеческой трагедии, то это утверждение вряд ли кто-нибудь поставит под сомнение. Ни одна страна не принесла миру так много страданий, как Германия в первой половине двадцатого века.

Опоздав к колониальному разделу мира, она не имела других средств удовлетворения своих имперских амбиций, кроме военных. Миф о легкой победе, достигнутой над французами в 1871 г., помноженный на традиционный милитаризм Пруссии, лег в основу государственной идеологии объединенной Германии. Вильгельм II считал себя ее живым воплощением, на деле все больше превращаясь в заложника клановых интересов юнкерства, крупнейших предпринимателей и генералитета. Поражение в первой мировой войне привело страну к революции и республике, но оно же стало роковым знаком в судьбе первой германской демократии. На сей раз питательной средой для воинствующего национализма стало противопоставление былого могущества и политического бессилия, которое отличало Веймарскую Германию. Версальский диктат, задуманный как способ удержать побежденных «на коротком поводке», исключал возможность европейского примирения. Выросшая в стенах имперского рейхстага партийно-политическая элита оказалась беспомощной перед напором масс, требовавших военного реванша и новой, на сей раз «правильной» революции. Они стали легкой добычей демагогов, главный из которых – Гитлер – сумел объединить в своей программе и то, и другое. Последствия его прихода к власти известны.

Признание 1945 г. поворотным моментом новейшей германской истории давно уже стало общим местом исторических работ, хотя вкладываемый в это высказывание смысл претерпевает существенные изменения. Первоначально речь шла о национальной катастрофе, которая стала для немецкого народа первым сеансом послевоенной “шокотерапии”. Затем острие научных дебатов было перенесено в сферу преемственности второго и “третьего рейха”. Историки-ревизионисты выступили с тезисом о том, что полуфеодальные элиты, сохранявшие господство в экономической сфере, сумели “приручить” нацистское движение и направить его на реализацию собственных целей. В этом же ключе развивалась историография ГДР и СССР. Их оппоненты, напротив, считали, что Гитлер уничтожил не только правовое государство, но и консервативное сопротивление западному лидерализму, расчистив таким образом почву для нового начала германской истории (М.Брошат).

Позже акцент был перенесен с потерянного на достигнутое. Если «успех Гитлера означал триумф мифа над разумом» (Э.Кассирер), то его гибель стала символом победы рационального начала над непостижимостью немецкой души. Современные историки готовы рассматривать сорок пятый год как освобождение немецкого народа от комплекса национальной избранности, сопровождавшего немцев еще со времен Мартина Лютера. Бесспорным является то, что наследие «третьего рейха» стало точкой отсчета германской истории во второй половине ХХ века, дав универсальный масштаб измерения того, «что такое хорошо и что такое плохо». «В коллективном сознании немцев катастрофическое поражение их революции против демократии играет ту же роль, что и гордость за удавшиеся демократические революции у других народов» (Г.А.Винклер).

Годы гитлеровской диктатуры стали вершиной тоталитарного искушения в новейшей истории Европы. Страшный урок, преподнесенный всему человечеству, не прошел даром. Он привел к долговременной стабилизации на континенте двух политических систем, каждая из которых воспринимала себя как воплощение «подлинного антифашизма». Страна, развязавшая вторую мировую войну, превратилась из молота в наковальню, на которой оттачивалась новая система международных отношений. Равновесие эпохи «холодной войны» было бы поставлено под вопрос при возрождении ее внешнеполитической самостоятельности. Как это ни парадоксально, послевоенный раскол страны избавил ее от претензии на сохранение особого пути, направив социальную энергию немцев по обе стороны внутренней границы в мирное русло. За конкуренцией ФРГ и ГДР с интересом наблюдали во всем мире. Исход борьбы между «социальным рыночным хозяйством» и «социализмом на немецкой земле» не только привел к решению вопроса о национальном единстве, но и способствовал крушению партийных диктатур в Восточной Европе.

Каждое из государств настаивало на своей исторической легитимности и в то же время чувствовало за своей спиной дыхание конкурента, избавлялось или по крайней мере скрывало то, что подвергалось критике и осмеянию по другую сторону германо-германской границы. «Во многих отношениях ФРГ уже в 50-е, а особенно в 60-е гг. являла образец гораздо более глубоких общественных изменений, нежели ГДР с ее претензией на образ совершенно новой Германии» (Х.Клессман). Открытость западной политической модели стала залогом ее привлекательности еще до появления решающих материальных аргументов. Реальная политическая культура населения Восточной Германии, являвшаяся результатом «сделки с собственной властью» и предпочтения телеиндустрии ФРГ, находилась в стороне от пропагандистских шаблонов СЕПГ. Она обеспечила в целом безболезненную интеграцию граждан бывшей ГДР в систему ценностей Запада даже при сохранении у некоторых из них партийно-политических предпочтений, выдающих чувство потерянной родины.

Посмертная реабилитация «социализма в цветах ГДР» была столь же естественной, сколь и надежды восточных немцев на долевое участие в построении объединенной Германии. Берлинская стена окончательно разделила сиамских близнецов и обрекла одного из них на понимание собственной неполноценности, которое не могли компенсировать ни льготный режим в экономических отношениях со странами Восточной Европы, ни стратегический зонтик Советского Союза. Дальнейшее развитие близнецов напоминало персонажей из романа «Принц и нищий», а их воссоединение только открывает период «братской борьбы» за обладание рычагами власти и общественного влияния. «Неожиданное единство двух Германий» (К.Ярауш) продолжает оставаться серьезным испытанием для политической элиты «старой» ФРГ, от которой на сегодняшний день зависит прогресс национальной интеграции, включающий в себя не только восточных и западных немцев, но и стремительно растущее «третье общество» - легально проживающих в стране иностранцев с германским паспортом и без него.

Крутые повороты германской истории в ХХ веке нашли свое отражение не только в судьбах старшего поколения немцев, уходящего из жизни. Остаются их символы, воплощенные в камне, в судьбах зданий и архитектурных проектах. Достаточно вспомнить помпезный план переустройства Берлина, разработка которого велась при самом деятельном участии Гитлера, или невосполнимые потери, нанесенные памятникам средневековья бомбардировками в годы второй мировой войны. Нередко и вполне современные здания могут рассказать не только о себе. Один из самых ярких примеров - штаб-квартира концерна «ИГ-Фарбениндустри», расположенная во Франкфурте-на-Майне. Спроектированное в годы Веймарской республики в конструктивистском духе, оно символизировало торжество европейской культурной традиции и возрождение мощи германской экономики. В годы «третьего рейха» отсюда координировались работы по производству газа «Циклон-Б», соединившие в себе полет высоких технологий и практику повседневного геноцида. По решению Потсдамской конференции название «ИГ-Фарбениндустри» навсегда исчезло из реестра немецких предприятий, но здание осталось. Следующие полвека им распоряжалась «холодная война» - там размещались казармы американских войск в ФРГ. Передача здания Франкфуртскому университету должна выветрить дух наживы и солдатской муштры, пропитавший его стены.

Иной архитектурно-политический смысл имеет Дворец республики, воздвигнутый в Центре Берлина на месте разрушенной в годы войны и снесенной в 1951 г. императорской резиденции. Он стал своеобразной моделью государственного устройства ГДР: в огромном зале проводились съезды СЕПГ и комсомола, в боковом крыле достаточно незаметно размещалась Народная палата – парламент страны. После объединения Германии Дворец республики был закрыт и предназначен к сносу как памятник тоталитарной эпохи, на его месте предлагалось заново отстроить резиденцию Гогенцоллернов. Но постепенно страсти улеглись, стали набирать силу голоса в его защиту. Окончательного решения о судьбе этого памятника «реального социализма» пока еще не принято. Он так и стоит, окруженный строительным забором, потеряв былой лоск на фоне нового великолепия германской столицы. Если будет реализован проект, согласно которому Дворец республики станет крылом восстановленного Императорского дворца, в центре Берлина возникнет необычный памятник меткому высказыванию Вилли Брандта, произнесеннному у берлинской стены в ноябре 1989 г.: «непременно срастется то, что является частью единого целого» („es waechst zusammen, was zusammengehoert“).

Еще одним cвидетелем бурных событий ХХ века является посольство России в Германии, разместившееся в самом центре Берлина на улице Унтер-ден-Линден. Над ним развевались и императорский штандарт, и красное полотнище, и современный триколор. Летом 1914 г. перед ним проходили митинги берлинцев, восторженно приветствовавших «войну с азиатами», осенью 1918 г. в его главном зале состоялся прием, посвященный освобождению из тюрьмы революционера Карла Либкнехта. Трижды персонал посольства высылался из страны – дважды в результате мировых войн и один раз из-за ожидаемой мировой революции. Разрушенное в 1945 г. бомбардировками из-за близости к рейхсканцелярии, здание посольства было отстроено вновь в лучших традициях сталинского классицизма, став олицетворением советского влияния в ГДР. После объединения Германии и переноса столицы в Берлин воссоединились и два посольства на ее территории – в Бонне осталось только российское консульство.

В истории здания на Унтер-ден-Линден отразились ключевые моменты российско-германских отношений новейшей эпохи. Обе страны были вовлечены в глобальные военные конфликты, понеся самые большие потери среди их участников. Германские войска дважды добирались до Северного Кавказа и Петрограда–Ленинграда, а советские ровно полвека находились на территории бывшей ГДР. И Россия, и Германия уменьшилась за прошедшее столетие в своих размерах почти на треть, войны и революции вытеснили каждую из стран, имевших к 1914 г. общую границу, из Центральной Европы от Одера до Днепра. Попытки вернуться на это геополитическое пространство в новом качестве, с разной степенью интенсивности предпринимаемые деловыми и политическими кругами РФ и ФРГ, несут в себе как шансы кооперации, так и зерна будущих конфликтов. Еще долго не зарастут следы господства «немецкой идеологии» в России после победы большевизма и доминирования «советской модели» в Восточной Германии после второй мировой войны.

Общее прошлое России и «большой» Германии закончилось в сорок пятом году, Советского Союза и «малой» Германии, т.е. ГДР – в восемьдесят девятом. За возобновлением российско-германского диалога сегодня с особым вниманием следят и в европейских столицах, и в Вашингтоне. Вряд ли является простым комплиментом утверждение американской исследовательницы Анджелы Стэнт, что «взаимоотношения России и Германии в решающей степени влияли на международную обстановку на протяжении всего ХХ века, и в нынешнем столетии они будут определять архитектуру Европы и ее будущую безопасность». Стало уже общим местом политической публицистики утверждение, что потенциальная угроза, исходящая от Германии, заключается в ее силе, а угроза, исходящая от России - в ее слабости.

Действительно, за десять последних лет развитие обеих стран, несмотря на сходство их конституционных устоев, приобрело скорее противоположный вектор. ФРГ вступила в эпоху постиндустриального общества, Российская Федерация борется за сохранение своего промышленного потенциала. Немцы и на востоке, и на западе страны пользуются самой современной системой социальных гарантий, россияне лишаются даже тех скудных благ, которые казались неоспоримым завоеванием социализма. Россия теряет влияние даже в «ближнем зарубежье», Германия выступает в качестве мотора европейской интеграции. Положительный ответ на вопрос о том, сможет ли общее прошлое обеспечить обеим странам похожее будущее, звучит все менее убедительно, хотя желательность такой перспективы для каждой из них и для Европы в целом не вызывает сомнений. Шансы на ее осуществление находятся ныне в руках россиян. Если опыт новейшей истории Германии будет хотя бы отчасти востребован на этом пути, судьбу настоящей книги можно считать удачной.

4 часть

[1 часть] [2 часть] [3 часть] [4 часть]