© Copyright  Москва 2004 |  Черноперов Василий All rights reserved | E-mail: vlchernoperov@rambler.ru

Советско-германские отношения весной-летом 1920 г.

(К вопросу о приоритете государственных или классовых интересов в советской внешней политике)

опубликовано в: Война и мир в историческом процессе (Х – ХХ вв.):

Сб. науч. ст. по итогам Междунар. науч. конф. Волгоград, 15 – 17 апр. 2003 г. Ч. 1. Волгоград, 2003

История советско-германских отношений - традиционная тема отечественной и зарубежной историографии. Однако, вокруг многих сюжетов продолжаются активные дискуссии. Например, какие приоритеты: государственные или классовые преобладали в советской внешней политике, или насколько большевики освоили искусство дипломатии? Частично ответить на эти вопросы, призвано предлагаемое сообщение. Для решения проблемы были использованы материалы архива Наркомата внешней торговли, публикации документов, мемуары, материалы прессы. Хронологически работа охватывает период советско-польского вооруженного противоборства весной-летом 1920 г.

 Все попытки РСФСР, начиная с 1918 г., нормализовать отношения с Польшей оказались безрезультатными. К 1920 г. Варшава, окончательно похоронив идеи создания федеративного польско-литовско-украинского государства, перешла к практике оккупации сопредельных территорий[1]. Следующей жертвой должны были стать Украина и Белоруссия. Для правового обеспечения нападения Польша заключила договор с националистами этих стран. За помощь в борьбе с большевиками они обещали отдать часть территорий. 25 апреля армии руководителя Польши Ю. Пилсудского, усиленные петлюровцами, двинулись на Восток. Почти одновременно против Красной Армии на Юге выступили войска барона Врангеля. Польские части быстро захватили обширные территории на Востоке. Однако, 5 июня 1920 г. Красная Армия начала контрнаступление, в результате которого не только вернула потерянные ранее территории, но пробилась вглубь Польши.

Дальнейшее развитие событий во многом зависело от позиции Германии. С одной стороны, через её территорию пролегали сухопутные пути, по которым Антанта обеспечивала польские части всем необходимым. С другой - немецкий рейхсвер, несмотря на ограничения по Версальскому договору, вместе с многочисленными отрядами добровольцев и самообороны оставался на Востоке Европы серьезной военной силой и мог стать фактором давления на Варшаву. Поэтому за два дня до приказа Ю. Пилсудского о наступлении советский представитель в Берлине В. Л. Коппа на встрече с советником германского МИДа А. фон Мальцаном пытался выяснить поведение немцев в случае военного столкновения РСФСР с Польшей[2]. Ситуация осложнялась тем, что между Россией и Германией не существовало официальных дипломатических отношений. Берлин отвергал все попытки их установления, хотя и не создавал непреодолимых барьеров для миссии В. Л. Коппа, которая занималась не только возвращением на родину военнопленных, но полуофициально вела торговую и частично  посольскую работу.

В начале войны руководство Веймарской республики заняло выжидательную позицию. Приняв решение не поддерживать Польшу[3], оно не препятствовало провозу через свою территорию снаряжения для армий Пилсудского. Такая политика вызвала резкую критику главы наркомата иностранных дел Г. В. Чичерина[4]. Основной причиной пассивности Берлина был страх. Руководители Веймарской республики в равной степени опасались как новых антинемецких выпадов Антанты, так и большевистской интервенции. В это время большие усилия по снятию напряжения предпринял В. Л. Копп. В обращениях к А. фон Мальцану он подчеркивал, что политика России «определяется единственным стремлением - как можно скорее установить с герман­ским народом более тесные экономические, политические и культурные связи»[5]. Выступления Коппа проходили на фоне успехов Красной Армии и новых антинемецких действий Антанты, которая вопреки итогам плебисцита передала Польше ряд территорий Восточной Пруссии[6].

 Происходившие события заставили руководство Веймарской республики внести коррективы в отношении РСФСР. В результате появилось советско-германское соглашение от 7 июля 1920 г., по которому советский представитель в Берлине - Копп и германский в Москве - Г. Хильгер получили некоторые права дипломатов[7]. На встречах германских и советских официальных лиц появилась новая тема для обсуждений - переустройство Восточной Европы в случае победы Красной Армии. Как следует из записи фон Мальцана от 19 июля, Копп в беседе с ним заявил, что Москва будет вести диалог о мире с правительством Варшавы, игнорируя посредничество Антанты. Кроме того, она выступит за разрешение в пользу Германии ряда территориальных вопросов[8]. Советский представитель также проинформировал о планах  РСФСР по созданию общей границу с Германией в районе Белостока и контактах с левым крылом польских социалистов. Полученные от Коппа данные были доведены до сведения министра иностранных дел Веймарской  республики В. Симонса.

Успехи Красной Армии и интенсифицирующийся диалог Москвы и Берлина беспокоил Антанту. 11 июля 1920 г. Англия предъявила Советской России ультиматум («ноту Керзона»), в котором потребовала приостановить дальнейшее продвижение советских войск на Запад и заключить с Пилсудским и Врангелем перемирие. Восточной границей Польши должна была стать т. н. «линия Керзона» или этническая граница проживания поляков, определенная еще в декабре 1919 г. Ответом РСФСР, не желавшей терять инициативы, стало заключение 12 июля 1920 г. мирного договора с Литвой. Столицей этого прибалтийского государства признавался Вильно, на который претендовала и Варшава.

Параллельно с натиском на Москву Антанта усилила давление на Берлин. На конференции в Спа (5-16 июля 1920 г.) её представители отвергли предложения канцлера Веймарской республики К. Ференбаха о сохранении 200 тыс. рейхсвера для борьбы с большевизмом и потребовали уплаты большой суммы репараций[9]. Решение показало несостоятельность надежд некоторых немецких военных и промышленных кругов о совместном с Антантой выступлении против Советской России. Ответом Веймарской республики стала Декларация о нейтралитете от 20 июля 1920 г., подписанная президентом Ф. Эбертом. Через два дня глава МИДа В. Симонс обратился с письмом к Г. В. Чичерину, в котором предлагал восстановить дипломатические отношения, потребовав, правда, предварительного извинения за убийство левыми эсерами в июле 1918 г. кайзеровского посла графа В. фон Мирбаха-Харфа[10].

Для подготовки ответа 23 июля 1920 г. Копп отбыл в Москву.  Через 8 дней этот вопрос обсуждался на заседании Полит­бюро ЦК РКП(б). В результате было принято решение о созыве конференции по вос­становлению экономических и политических отношений[11]. 5 августа 1920 г. Пленум ЦК РКП(б) опреде­лил примерный состав делегации РСФСР во главе с А. А. Иоффе[12].

Во время подготовки конференции Копп вернулся в Берлин, где передал Симонсу личное письмо Чичерина. В нем нарком иностранных дел, в частности писал: «Правительство угнетенного класса имеет гораздо меньше поводов для разногласий с правительствами угнетенных народов, чем с другими правительства­ми. Это обстоятельство представляет огромную ценность для наших отношений с Вашим правительством. С правительством, которое не стремится ни порабощать, ни эксплуатиро­вать нас, мы, естественно, установим дружественные, добрососедские отношения»[13]. Слова Чичерина подводили идеологическую основу под двустороннее сотрудничество. Германия представала страной, ведущей духовно близкую большевизму национально-освободительную борьбу.

Логическим про­должением этого курса стали очередные переговоры Коппа с фон Мальцаном. 12 августа 1920 г. советский дипломат заявил: если в Варшаве будет создано большевистское правительство, то оно вернет Германии все этнически немецкие терри­тории, если же в Польше возникнет реформистский кабинет, то Москва, как условие заключения мира, потребует беспрепятственного транзита через «польский ко­ридор» и польские области[14]. Далее Копп рассказал об ожидающихся  антиваршавских демаршах Англии и Амери­ки и получении 3 млрд. зол. марок на закупку в Германии локомотивов. Кроме того, он обещал помощь немецкой республике в обеспечении шпалами и крепежным материалом. Последнее обстоятельство особенно интересно. Железные дороги имели стратегическое значение. Фактически сквозь призму предложений Коппа просматриваются контуры не только экономического, но и военного сближения. Симптоматично, что в тот же самый день за сотни километров от Берлина состоялась встреча последнего кайзеровского военного атташе в России майора В. Шуберта с представителями 4 и 15 советских армий Западного фронта[15]. Немецкий офицер действовал по поручению МИДа. Вскоре советская сторона передала ему списки материалов, необходимых для Красной Армии.

Вообще, в летние дни 1920 г. высшее командование рейхсвера стало одним из наиболее последовательных сторонников сближения с РСФСР. Советские представители в Германии сумели наладить контакт с главнокомандующим генерал - лейтенантом Г. фон Сектом[16]. В результате 26 июля 1920 г. появилась его памятная записка к высшему руководству Германии. В ней выражалось сомнение в военном поражении РСФСР и доказывалось, что «если Германия пойдет против России, то … будет вести безна­дежную борьбу», станет «вассалом Англии, которая принесет ее в жертву... Если Германия встанет на сторону России, то … станет непобедима»[17]. Правда, глава рейхсвера предлагал начать осуществление этих планов не ранее поражения Польши[18]. Для налаживания военного сотрудничества Г. фон Сект направил в Москву своего эмиссара бывшего военного министра Турции Энвер-пашу[19].

Успех большевиков на военном и дипломатическом фронтах и разворот разных политических сил Германии к многостороннему сотрудничеству с Советской Россией позволили главному специалисту по германским проблемам в ЦК РКП(б) К. Б. Радеку 3 августа 1920 г. опубликовать в «Правде» статью под характерным названием «Смерть Версальского мира»[20]. В ней он, в частности, писал: «...С исчезновением белой Польши как военной силы, гер­манское правительство получит значительную свободу действий ...(и) воспользуется этим ... для того, чтобы добиться фактического пересмотра Версальского мира ... Гер­манское правительство начинает публично ... заигрывать с Советской Россией, дабы пока­зать союзникам, что если они не будут сговорчивы, то германская буржуазия готова пой­ти на сделку с чертом большевизма».

Сильная группа, выступавшая за тесное военное сотрудничество с немцами, сложилась также в Москве. В нее вошли член Политбюро ЦК РКП(б), Председатель РВС Л. Д. Троцкий, член ЦК РКП(б) и РВС Западного фронта Ф. Э. Дзержинский и многие другие. Л. Д. Троцкий инициировал обсуждение этого вопроса на заседании Политбюро ЦК РКП(б). Параллельно советские руководители начали переговоры с Энвер-пашой[21]. Немцы, в обмен на советскую помощь в восстановлении довоенных границ Германии, обещали поставить необходимые вооружения и организовать антипольские восстания[22]. В результате появилось решение Политбюро ЦК РКП(б) о немедленной закупке в Веймарской республике оружия на сумму в 27 млн. марок. К осуществлению операции подключались предста­вители РСФСР в Польше Л. Л. Оболенский, Эстонии И. Э. Гуковский и Германии Копп[23].

В летние дни 1920 г. миллионы немцев страстно желали победы Красной Армии. Докеры отказывались разгружать суда с антантовским военным снаряжением для Ю. Пилсудского. Тысячи германских добровольцев с оружием в руках сражались против поляков вместе с красноармейцами[24]. Немецкое население Восточной Пруссии встречало советских солдат как освободителей с цветами и монархическими черно-бело-красными знаменами[25]. Копп позже так описал эти события: «Верхняя Силезия, Польский коридор, некоторые округа Польши - все это крово­точащие раны на немецком государственном организме, самая мысль о которых приво­дят в бешенство даже самого степенного немецкого бюргера .... Уже появление наших войск в Польском коридоре было достаточно, чтобы создать стремление германского народа к воссоединению с Германией»[26]. С наблюдениями Коппа логически и тематически совпадает выступление В. И. Ленина на IX Всероссийской конференции РКП(б). В нем лидер большевиков говорил о «противоестественном» блоке черносотенцев с большевиками, который появился в Пруссии во время советского наступления[27].

 Приведенные выше факты свидетельствовали об укреплении прагматической линии советской внешней политики, которая обозначилась ещё в предыдущий период. Казалось, альтернативы ей нет. Однако, Советская Россия не смогла пройти между Сциллой и Харибдой революционной нетерпимости. Председатель ВЦИК М. И. Калинин уже в самом начале войны заявил: «...Пророчество бур­жуазной прессы о том, что большевики хотят через Польшу проложить мост между Со­ветской республикой и спартаковцами, мы признаем»[28]. «Революционные настроения» усилились во время стреми­тельного наступления Красной Армии на Варшаву. Командующий Западным фронтом М. Н. Тухачевский 2 июля 1920 г. обнародовал приказ № 1423, в котором содержался призыв «на штыках» принести «счастье и мир трудящемуся человечеству». На занятых территориях большевистские комиссары и польские коммунисты начали создание советских органов власти. В Белостоке (а именно близ этого города, по словам Коппа, должна была пролечь советско-германская граница) было образовано Временное революционное правительство (Польревком) во главе с Ю. Ю. Мархлевским. Началось формирование польской Красной Армии.

Наиболее ярко революционные ожидания выразил II Конгресс Коминтерна. работавший в Москве с 19 июля по 7 августа 1920 г. В принятом им воззвании «Пролетариям и пролетаркам всех стран» говорилось: «Под мощными ударами Красной Армии русских рабочих и крестьян падет белогвардейская Польша, твердыня мировой реакции. То, чего пламенно желали все революционные рабочие и работницы всего мира, свершилось»[29]. Делегатам форума вторил Л. Д. Троцкий. «Белая Польша, - говорил он, - была той непроницаемой стеной, которая отделяла ... нас ... от могущественных пороховых погребов революционной Германии ..., Красная Польша означает ... пролетарскую революцию в Германии .... На полях Польши решается сейчас судьба буржуазной Европы и всего буржуазного мира»[30]. Однако надежды не сбылись. Польские войска при активной помощи Антанты перегруппировали свои силы и в ходе Варшавской и Львовской операций 14-19 авгус­та 1920 г. нанесли Красной Армии поражение. Началось общее отступление советских войск.

Произошел спад в на­бравших динамику советско-германских отношениях. Копп в письме Чичерину от 7 сентяб­ря 1920 г., охарактеризовав их развитие волнообразной линией, резюмировал: «Сейчас мы находимся в периоде некоторого охлаждения. Это охлаждение явилось отчасти реакцией на те преувеличенные надежды, которые воз­лагались широкими кругами Германии на освободительный рейд Красной Армии в За­падной Пруссии. Отчасти же в нем сказалась лихорадочная работа Англии и Франции, стремящихся всеми силами оттащить Германию от мерещившегося им союза с Советской Россией. За охлаждением этим и за всеми таящимися под ним возможностями необходи­мо, разумеется, следить. ... Но, за всем за тем, нужно думать, что охлаждение это не бу­дет ни достаточно глубоким, ни слишком продолжительным. Уже есть данные на то, что медленно созревает более благоприятный для нас поворот»[31].

В заключение сделаем некоторые выводы. Версальская система разделила мир на победителей, нейтральных и изгоев, поэтому была крайне уязвима. Тем более, что среди униженных оказались такие крупные страны как Веймарская Германия и Советская Россия. Они неминуемо должны были найти какие-то формы сотрудничества. Однако долгое время каждая из них пыталась решать свои внешнеполитические проблемы самостоятельно. Советско-польская война революционно ускорила развитие событий. РСФСР и Германия поставили в повестку дня вопрос о всестороннем, в том числе военном, сотрудничестве. В итоге под угрозой оказалась вся сложившаяся система межгосударственных отношений.

Советская дипломатия весной-летом 1920 г. показала возросшее умение при ограниченных возможностях достигать желаемого результата. Особая заслуга в этом Г. В. Чичерина, В. Л. Коппа и ряда других сотрудников НКИД. Обладая дипломатическими знаниями и богатым жизненным опытом, они уже тогда главную задачу видели не в ускорении прихода мировой революции, а в борьбе за достойное место своей страны в системе международных отношений. Осознавая угрозы, исходящие от Антанты, особенно её союзника Польши, эти прагматики из НКИДа были готовы заключить союз между социалистическим государством и буржуазной (а значит классово-враждебной) Германией. Идеологической основой сближения стала оценка Веймарской республики как угнетенной страны, ведущей национально-освободительную борьбу. Умело используя межгосударственные противоречия и впечатление от военных побед Красной Армии, они к концу лета 1920 г. почти добились решения вопроса о полномасштабном восстановлении советско-германских отношений. Однако до конца проблему решить не удалось. И дело не только в военном поражении советских армий. Главное в том, что внешняя политика Советской России находилась в жесткой зависимости от воли высшего партийного руководства. НКИД оставался в некотором отдалении от центров принятия решений. Определенная свобода маневра в определении курса страны у дипломатов появлялся лишь в случае отсутствия единодушия в партийной верхушке. С точки зрения перспектив мирового развития советское руководство более интересовал Коминтерн, который виделся штабом мировой революции. В итоге многие планы сотрудников НКИД срывались. Это в полной мере проявилось в июле-августе 1920 г., когда руководители большевиков вновь оказалась в плену революционных стереотипов, помешавших объективной оценке реального положения дел и выстраиванию нормального межгосударственного диалога.