© Copyright  Москва 2003 | Еремин Сергей Владимирович All rights reserved | E-mail:  serjomin@mail.ru

ДИПЛОМАТИЯ И ПРЕССА: ОПЫТ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ

(НА ПРИМЕРЕ СОВЕТСКО-ГЕРМАНСКИХ ОТНОШЕНИЙ В 1933—1934-е ГОДЫ).

В истории советской дипломатии были и остаются проблемы, не получившие, по ряду причин, должного освещения в отечественной историографии. В частности, недостаточно изученными остаются вопросы, связанные с оформлением и реализацией внешнеполитических приоритетов советского руководства в 30-е гг. Нельзя не заметить ошибочность и односторонность многих положений и оценок в освещении истории внешней политики СССР. Достаточно сильным при оценке действий советской дипломатии в 30-е гг. является влияние штампов периода «холодной войны», как, например, «козни Коминтерна», «интриги Сталина и Гитлера», «сговор с агрессором» и т.д. Появившиеся в последнее десятилетие работы Л.Н.Нежинского, Л.А.Безыменского, С.З.Случ, З.С.Белоусовой, Г.А.Бодюгова позволяют по-новому взглянуть на механизмы принятия внешнеполитических решений советским руководством в отношении «капиталистического окружения»(1). Продолжая данную тему, мы попытались ответить на некоторые вопросы, связанные с изменениями в советско-германских отношениях, произошедших в первые годы деятельности национал-социалистического правительства. При этом мы опирались в основном на опубликованные документы внешней политики СССР, материалы прессы 30-х гг. и мемуарную литературу. Наша оценка событий тех лет и интерпретация используемых материалов имеет во многом характер предварительных заметок.

С появлением в Германии нового рейхсканцлера А. Гитлера, провозгласившего во внутренней и внешней политике курс бескомпромиссного антикоммунизма, раппальская политика сотрудничества между СССР и Германией оказалась de facto законченной. Это был логический итог политики «фашистских диктатур» фон Папена и генерала Шлейхера. Однако этот вариант в политическом развитии Германии был прямо противоположен тому итогу, который ожидало советское руководство, руководство ИККИ и весь советский народ — пролетарской революции в Германии. Новый режим не только разгромил КПГ, но и в течение полугода расправился «со своим» «левым крылом» — социал-демократами, главными, по оценке VI Конгресса Коминтерна, противниками немецких коммунистов. Необходимо учесть также, что de jure Германия еще оставалась традиционным стратегическим партнером СССР. Советской стороне в короткий срок предстояло выработать иную, нежели раньше, стратегию советско-германских отношений. Необходимо было определить линию поведения Коминтерна и всего советского народа в отношении нацистского правительства. Соотношение прагматических (дипломатических) и идеологических (коммунистических) доминант не позволяло, с одной стороны, открыто на официальном уровне признать новый режим власти враждебным СССР, с другой — сразу отказаться от формулы социал-фашизма, признав тем самым ошибочной стратегию Коминтерна в борьбе «за голоса и души немецких рабочих». Необходимо было время для подготовки к изменению стратегии и тактики советской дипломатии и ИККИ в отношении Германии. Подготовка в обеспечении нового курса путем создания благоприятного для этого информационного пространства была возложена советским руководством на коммунистическую прессу.

Советские журналисты, работавшие за рубежом и ставшие жертвами репрессий гитлеровцев, сами проявляли инициативу, присылая материалы антинацистской направленности и активно используя антигитлеровские материалы из зарубежной прессы, с другой стороны, коминтерновские организации, в частности, МОПР, требовали от своих сотрудников сбора материалов о террористических мероприятиях гитлеровцев в Германии и публикации этой информации в коминтерновской и советской прессе. Не остался в стороне НКИД. Нарком иностранных дел М.М.Литвинов лично требовал от Политбюро, чтобы все ноты протеста советской стороны германскому правительству были опубликованы в «Правде» и в «Известиях»(2). Это во многом объясняет каждодневный интерес центральной советской прессы к событиям, происходившим в Германии в рассматриваемый период.

По сложившейся еще в 20-е гг. традиции советская периодика имела четко выраженную специализацию в освещении политических, научных и экономических вопросов. Поэтому соблюдалась определенная дифференциация и в освещении деятельности нацистского руководства. Например, журнал «Большевистская печать» в эти годы публиковал материалы о политике нацистов в области печати, о деятельности геббельсовского министерства пропаганды и о работе подпольной печати в Германии, журналы «Историк-марксист», «Борьба классов» — о научной жизни в Третьем Рейхе, в частности, о фальсификации истории немецкими «лже-исследователями» и т.д. Более универсальны по своему характеру были статьи в «Правде» и «Известиях». В этих газетах по сути велась хроника политической жизни в нацистской Германии, фиксировались все мало-мальски значимые мероприятия гитлеровского правительства. В статьях, публикуемых газетами на второй и третьей страницах, так называемых «подвальных», освещались самые разнообразные вопросы научной и культурной жизни в Германии (как правило, понятие «нацистская культура и наука» выделялось в кавычки). Гитлеровский режим был охарактеризован прессой как одна из форм фашистских диктатур, только «более крайняя»(3). Таким образом, обозначалась преемственность политики национал-социалистов предшествующих германских правительств, возглавляемых Брюнингом, Папеном и Шлейхером. Большинство публикаций о стране содержали негативную для нового режима власти информацию. Однако, как заметил заместитель наркома иностранных дел Н.Н.Крестинский в беседе с Послом Германии в СССР 2 февраля 1933 г., «...выступления советской печати являются лишь слабой реакцией на писания немецких газет»(4). Информационное противостояние постепенно становилось одной из центральных тем в беседах дипломатов всех рангов.

С учетом особенностей в деятельности нового правительства Германии, главными для советской дипломатии в течение первых месяцев 1933 г. были вопросы о возможности нормализации советско-германских отношений.

Отдельные действия нового правительства в сфере советско-германских связей, казалось, не соответствовали общей линии, выраженной в откровениях «Майн кампф». В апреле германским правительством было принято решение о ратификации протокола о продлении Берлинского договора, и 5 мая 1933 г. в Москве был произведен обмен ратификационными грамотами. 9 марта влиятельный орган германских деловых кругов «Берлинер берзенцайтунг» писала (разумеется, с одобрения новых властей): «Германо-советские внешнеполитические отношения стоят на крепких основах. С одной стороны, в условиях версальской системы и при существующем характере германо-польских отношений СССР является естественным партнером Германии; с другой стороны, хорошие отношения с Германией дают СССР более верную гарантию против образования антисоветского фронта, нежели какие-либо иные отношения или пакты о ненападении. Заключением нового соглашения о кредитах с СССР германское правительство уже показало, что оно, невзирая на внутриполитическую борьбу против коммунизма, намерено сохранить прежние германо-советские отношения»(5). 21 марта было опубликовано интервью Геринга, в котором выражалась «уверенность», что советско-германские отношения «будут столь же дружественными, как они были в прошлом»(6). А 7 мая 1933 г. уже розенберговская «Фелькишер беобахтер» выступила в пользу «сохранения дружественных взаимоотношений (с СССР.— С.Е.) в интересах взаимной пользы»(7). Однако истинное положение дел между странами не соответствовало внешним проявлениям дружелюбия со стороны национал-социалистического правительства. Наметившаяся с конца 1932 г. тенденция к сворачиванию экономических связей в 1933 г. свела их к минимуму, прекратилось военное сотрудничество. Документы внешней политики СССР этого периода позволяют говорить о растерянности германских дипломатов и неопределенности их позиции в отношениях с советскими коллегами. Устные заявления поочередно сменявшихся в Москве германских послов Дирксена, Надольного и Шуленбурга о стремлении к сохранению нормальных связей между двумя странами не соответствовали действительности. Антисоветские заявления высших официальных лиц Германии, включая и самого канцлера, незаконные аресты советских граждан и имущества советских внешнеторговых представительств, ярая антисоветская пропаганда в средствах массовой информации стали постоянной темой для разбирательств представителей советского НКИДа и МИДа Германии. Так, одним только полпредством, согласно его отчету за 1933 г., в МИД Германии было направлено «217 нот, не считая бесчисленных устных представлений»(8).

Апогеем развития этих событий стал так называемый «журналистский конфликт». Суть конфликта заключалась в том, что в ответ на продолжавшиеся в течении всего 1933 г. дискриминационные действия против советских журналистов в Германии, а именно аресты, обыски и отказ в аккредитации на Лейпцигский процесс, советское правительство в конце сентября этого года принимает решение об отзыве советских журналистов из Германии и высылке германских журналистов из СССР в течении трех дней. Ответная мера советского правительства была беспрецедентной в дипломатической практике и продемонстрировала подлинное состояние советско-германских отношений. Она показала также, что терпение советской стороны исчерпано и она готова прибегнуть к самым решительным средствам, чтобы оградить свои интересы. 26 сентября 1933 г. в беседе с германским поверенным в делах нарком иностранных дел заявил, что советское правительство полностью учитывает политическое значение предпринятого ею шага, продиктованного «сознанием нашего достоинства и невозможностью дольше терпеть издевательское отношение германских властей»(9) . В качестве условии для урегулирования возникшего конфликта нарком выдвинул требования «немедленно допустить наших журналистов на Лейпцигский процесс, принести извинения за лейпцигские аресты и наказать виновных с оглашением в печати». Решительные действия Советского Союза означали ослабление международных позиций Германии, поскольку нацистская дипломатия была лишена возможности, ведя по существу наступление на советские интересы, поддерживать фикцию сохранения нормального характера советско-германских отношений. Положение для фашистской Германии усугублялось еще и тем, что намечавшийся разрыв с Лигой наций автоматически подрывал шансы введения в действие «пакта четырех», которым планировали обезопасить свои западные границы. Окончательный текст пакта вследствие настояний Франции был довольно тесно привязан к механизму этой международной организации, и было ясно, что игру с Западом придется начинать заново.

В этих условиях гитлеровцы отступили. Уже накануне выхода Германии из Лиги наций личный представитель Геринга, ссылаясь на его поручение, установил прямой контакт с советским полпредством в Берлине и обещал добиться отмены запрещения для советских корреспондентов присутствовать на процессе в Лейпциге. Позже эмиссар Геринга объяснял Нейрату свой необычный образ действий необходимостью спешить: «Геринг сказал, что это дело должно быть улажено. Германо-русские отношения не выдержат подобной нагрузки»(10).

Естественно, что Геринг действовал с санкции «фюрера», если не по его прямому указанию. Подключенное к переговорам на более позднем этапе МИД Германии несколько затормозило уже готовое урегулирование, пытаясь найти способы закамуфлировать факт полного дипломатического поражения Германии. Однако опубликованное 31 октября в «Известиях» коммюнике о ликвидации конфликта отражало удовлетворение советских требований(11). 4 ноября 1933 г. советские журналисты впервые присутствовали на заседании суда в Лейпциге.

Одновременно с отступлением в «журналистском конфликте» нацисты пошли на уступки в вопросе об ограждении от преследований советских граждан и организаций в Германии. В декабре 1933 г. полпредство сообщало в НКИД: «Потерпев видимое поражение в «журналистском конфликте» германское правительство производит некоторый нажим на местные органы, в результате которого волна бесчинств по отношению к советским учреждениям и советским гражданам стала заметно спадать и в конце года сошла почти на нет»(12).

Линия нацистской дипломатии на демонстративное подчеркивание «улучшения» советско-германских отношений продолжалась практически весь тот период после выхода Германии из Лиги наций, когда руководство Третьего рейха могло опасаться каких-то активных мер воздействия со стороны западных держав и прежде всего Франции. В речи в рейхстаге 30 января 1934 г. Гитлер вновь заверял в стремлении развивать «дружественные отношения с Россией», подчеркивая наличие «общих для обеих стран интересов»(13).

В феврале 1934 г. в нацистской прессе была даже разыграна имитация «опровержения» антисоветской концепции внешнеполитической программы нацизма, когда в интервью с У.Прайсом Гитлер, отвечая на вопрос об обоснованности утверждений относительно существования германо-польских планов совместного захвата Советской Украины, сказал «с недоверчивой улыбкой»: «Что? Чтобы мы захватывали территорию у России? Забавно!» К этому «заявлению» был присовокуплен одобренный нацистской цензурой комментарий: «Хотя Адольф Гитлер и рекомендовал в своей, написанной 10 лет назад книге «Майн кампф», приобретение новых территорий в России для будущих германских поселенцев, наступившее с тех пор сокращение рождаемости приостановило прирост германского населения, так что увеличение территории является для Германии менее важным»(14). В конце февраля нацисты пошли на освобождение оправданного по суду Георгия Димитрова и его товарищей-болгар, принятых в советское гражданство. Сообщая о ходе экономических переговоров с Германией весной 1934 г., когда советская сторона добилась удовлетворения всех основных своих требований, полпредство подчеркивало в письме от 27 марта: «Немцы откровенно говорили нам, что их не столько интересует существо самого соглашения, сколько политическое значение самого факта подписания хоть какого-нибудь соглашения с нами, которое демонстрирует тем самым перед всем миром, что /советско-германские/ отношения не настолько испортились, чтобы соглашения стали вообще невозможными»(15).

Тактическую, временную заинтересованность германской дипломатии во внешней демонстрации «нормализации» отношений с Советским Союзом советская внешняя политика использовала для выполнения своей новой стратегической задачи — создания системы коллективной безопасности. В уже приводившемся письме НКИД от 27 июня 1933 г. указывалось: «Что касается действий вовне, то нам, не поддерживая с Германией прежней дружбы и не позволяя Германии использовать по-прежнему в своих интересах советскую карту, не нужно будет впадать в противоположную крайность. Нам незачем будет заявлять всюду, что прежние отношения между нами и Германией совершенно ликвидированы. Ведь если мы будем это без нужды прокламировать, то у враждебных Германии государств не будет побуждения идти на те или другие уступки по отношению к нам в целях оторвать нас от Германии»(16).

Перемены произошли и в информационном режиме Советского Союза. До 1933 г. лишь отдельные случаи в подходе к информационным потокам контролировались высшим руководством. С лета-осени 1933 г. информационный режим ужесточается. Политбюро начинает постоянно дозировать объем и характер сообщений по всем направлениям. В июне принимается предложение НКИД о том, что выезды корреспондентов из Москвы могут осуществляться лишь с разрешения этого наркомата. С 1 сентября прекращается печатание политических бюллетеней НКИД, ему предлагается «изыскать более целесообразные, максимально конспиративные методы информирования полпредов о нашей политике». 13 сентября Политбюро подробно регламентировало освещение в печати процесса о поджоге рейхстага. Газетам рекомендовалось широко использовать материалы «Коричневой книги» и международной следственной комиссии Р.Роллана, а также те данные в заграничной прессе, которые разоблачают как фашистскую инсценировку пожар рейхстага и суд над Тоглером и болгарскими коммунистами. При этом было решено, что «Известия» не должны печатать материалы, касающиеся лично членов германского правительства. Следить за всем этим должна была комиссия в составе А.И.Стецкого, О.А.Пятницкого, М.М.Литвинова, Я.Г.Долецкого, Л.З.Мехлиса и И.М.Гронского(17).

Годовщина гитлеровского режима в январе 1934 г. совпала с временем работы XVII съезда ВКП(б). Нацистам «путем жесточайшего террора и шовинистической пропаганды», по определению «Правды», удалось «загнать оппозицию в подполье»(18). И.В.Сталин в докладе съезду впервые публично затронул вопрос о политическом режиме в Германии, В частности, он отметил, что победа фашизма в Германии — это «признак слабости буржуазии, как признак того, что буржуазия уже не в силах властвовать старыми методами парламентаризма и буржуазной демократии, в виду чего вынуждена прибегнуть во внутренней политике к террористическим методам управления, как признак слабости, что она не в силах больше найти выход из нынешнего положения». В этом же докладе выделил, что не форма политического режима, не репрессии против коммунистов определяют межгосударственные отношения, а стремление к сотрудничеству(19).

На этот же фактор в поведении печати обратил внимание немецкой стороны и заместитель наркома иностранных дел Н.Н.Крестинский.

В беседе с Послом Германии в Москве Шуленбургом от 19 октября 1934 г. он, в частности, отметил, что «само поведение печати не является политическим фактором, а лишь симптомом» и далее «при улучшении взаимоотношений улучшается тон печати»(20).

Примечания

1) См.: Нежинский Л.Н. Была ли военная угроза СССР в конце 20-х — начале 30-х годов? // История СССР. 1990. № 6. С. 29—35; Безыменский Л.А. Особая миссия Давида Канделаки // Вопросы истории. 1991. № 4. С. 153—155; Случ С.3. Германо-советские отношения в 1918—1941 годах. Мотивы и последствия внешнеполитических решений // Славяноведение. 1996. № 3. С. 106—145; Белоусова З.С. Советский Союз и европейские проблемы: 1933—1934 годы // Вопросы истории. 1999. № 10. С, 52—64; Бодюгов Г.А. Гитлер приходит к власти: новые доминанты внешнеполитических решений сталинского руководства в 1933—1934 годы // Отечественная история. 1999. № 2. С. 27—45.

2) Cм.: Документы внешней политики СССР (далее — ДВП СССР). М., 1970. Т. 16. С.11.

3) Панкратова А.М. О фашистской диктатуре в Германии // Борьба классов. 1933. № 3-4. С. 22.

4) ДВП СССР. Т. 16. С. 437.

5) Цит. по: Максимычев С.И. Дипломатия мира против дипломатии войны. М., 1981. С. 45.

6) Там же. С. 52.

7) Там же. С. 54.

8) ДВП СССР. Т. 16. С. 814.

9) Там же. С. 539—540.

10)  Цит. по: Дирксен Н. Москва, Токио, Лондон. М., 1991. С. 32.

11)  См.: Известия. 1933. 31 октября.

12)  ДВП СССР. Т. 16. С. 816.

13)  ДВП СССР. Т. 17. С. 24.

14)  Максимычев С.И. Дипломатия мира... С. 57.

15)  ДВП СССР. Т. 17. С. 345.

16)  Там же. С. 347.

17)  См.: Бодюгов Г.А. Гитлер приходит к власти... С. 36.

18)  Правда. 1933.30 января.

19)  Сталин И.В. Соч. Т. 13. С. 301—303.

20)  ДВП СССР. Т. 17. С. 664.