Copyright © 2000 Смирнов Дмитрий Александрович | E-mail: d-smirnov@mail.ru

Дискуссии о немецком движении Сопротивления
 и эволюция исторического сознания в Германии в 1945 ― 1955 гг.

Тема германского Сопротивления во многом определяла процесс осмысления немецким народом своего тоталитарного опыта после второй мировой войны. В значительной мере характер восприятия истории национал-социализма, процесс “преодоления прошлого” зависел от обстоятельств не только научного, но и общественно-политического плана. Развитие исторических исследований и перемены в общественной оценки находились в тесном соприкосновении и влияли друг на друга. Это было менее показательно для ГДР, где доминировало стремление упорядочить эти процессы сверху, в результате чего утвердился один идеологизированный образ национал-социализма и движения Сопротивления и было определено, что “первое на немецкой земле государство рабочих и крестьян” является единственным наследником антифашистских традиций.

Гораздо сложнее процесс осмысления истории борьбы немцев с режимом Гитлера развивался в ФРГ. Важным для него, как и в целом для эволюции исторического сознания Западной Германии в оценки тоталитарного прошлого, стало первое десятилетие после войны.

Полемика о движении Сопротивления разворачивалась в эти годы в атмосфере, где господствовало “нежелание знать”, “стремление забыть”. Основной негатив восприятия эпохи Гитлера концентрировался вокруг военного поражения Германии. О характере того времени никто не хотел говорить, тем более осмысливать факты борьбы с фашистским режимом. В ходе такого осмысления неминуемо бы встал вопрос о том, против чего выступали и ради чего жертвовали своей жизнью люди, решившиеся на противостояние национал-социализму.

В общественном сознании в первые годы после войны преобладала отрицательная оценка движения Сопротивления. Она во многом была еще следствием нацистской пропаганды. Простые немцы мыслили категориями судебных приговоров периода диктатуры, где борцы с режимом назывались “предателями”, “изменниками родины”, “клятвоотступниками”. Именно на базе этой “правовой” оценки выстраивалась вся система восприятия германским обществом участников Сопротивления. Важно было и то, что эту оценку давало общество, большая часть которого так или иначе участвовала в преступлениях в годы фашизма.

Редкие голоса, раздававшиеся из кругов историков, общественных деятелей и публицистов, не могли переломить отрицательное отношение к борцам с режимом Гитлера. Попытки со стороны их самих сказать правду о том времени и своей борьбе не получили поддержки и общественного резонанса. Ойген Когон, участник католического Сопротивления, за полгода, к концу 1945 г. подготовивший свое исследование “Государство СС”, Мартин Нимёллер, протестантский пастор, проведший долгое время в концлагерях и пытавшийся с университетской кафедры в Эрлангене сказать об общей вине немцев за преступления национал-социалистов, а также многие другие остались не услышанными и встретились с открытым неприятием. Многое из того, что было сказано о германском Сопротивлении в первые годы после войны, было сказано за рубежом. Это были книги Ульриха фон Хасселя, Фабиана фон Шлабрендорффа, Аллена Даллеса, Рудольфа Пехеля, Ханса Ротфельса[1].

Противоречия общественно-политического развития Германии в этот период наглядно демонстрирует история множества организаций взаимной помощи бывших узников концлагерей и лиц, преследовавшихся при нацизме, которые возникли вскоре после войны. Единой организации, объединявшей их, не возникло.

В таком социальном контексте, мотивированном на политическую и историческую маргинализацию злодеяний национал-социализма, важна была контринформация ― широкий объем фактов, препятствующий утверждению монопольного взгляда на прошлое и умалчиванию его отдельных страниц. Но именно недостаток, а часто отсутствие информации не позволяли долгое время дать объективную оценку германскому Сопротивлению, отдельным его аспектам и направлениям. Уровень политизации и мифологизации истории борьбы с режимом был обратно пропорционален объему изученного источникового материала, а также фактам, отраженным в исследованиях и ставшим известными общественности.

Средства массовой информации ― газеты, журналы, радио ― находились под контролем оккупационных войск, незаинтересованных в распространении информации об истории противостояния режиму Гитлера. Немногочисленные статьи в малотиражных изданиях не могли переломить ситуацию. В ряде газет печатались в отрывках и комментировались важнейшие публикации о германском Сопротивлении, которые давали возможность хотя бы знать о том, что они есть.

Важной вехой на пути изменений в негативной оценке Сопротивления стал так называемый “процесс Ремера”. Бывший майор СС Отто-Эрнст Ремер, активно участвовавший в подавлении заговора 20 июля, выступил во время предвыборной кампании 1952 г. с резкой речью по отношению к тем событиям, указав на правильность формулировок приговоров суда. Министр внутренних дел Леер выдвинул против Ремера обвинения в клевете и оскорблении памяти умерших. В последовавшем судебном преследовании лидера Социалистической имперской партии важную роль сыграл Генеральный прокурор Нижней Саксонии Фриц Бауэр. Судебный процесс, состоявшийся в марте 1952 г., позднейшие аналитики расценили как “ренессанс права на сопротивление”[2]. После него понятие “сопротивление” стало политической категорией, тем самым обозначилось широкое пространство для его восприятия.

Выступая на процессе, Бауэр подчеркнул, что события 20 июля 1944 г. нельзя рассматривать ни как предательство, ни как измену Родине, поскольку национал-социалистический режим был государством произвола, где изо дня в день нарушались права. Прокурор указал на глубокую историческую традицию права на сопротивление, которое, обратил внимание он, содержится еще в старейшем немецком правовом кодексе “Саксонское зерцало”. В правовом государстве, заметил Бауэр, нет права на сопротивление до тех пор, пока оно стоит на страже прав человека, пока есть возможность существования оппозиции, а парламент принимает законы; и нет права на сопротивление, продолжал он, пока существуют независимые суды и разделение властей: “Но право на сопротивление вновь становится жизненной реальностью, если хоть одна из этих предпосылок теряет силу”[3].

Земельный суд поддержал Бауэра и постановил, что участников заговора против Гитлера нельзя считать изменниками Родины. Эта оценка получила признание в обществе. Ремер был приговорен к трем месяцам заключения. В отношении к движению Сопротивления со стороны других государственных институтов и учреждений стали с тех пор происходить постепенные изменения.

В 1952 г. Федеральный президент Теодор Хейсс в письме к одной из вдов участников событий 20 июля заявил, что берет ее под защиту государства от нападок со стороны правых экстремистов. В этом же году впервые состоялись памятные мероприятия во дворе Бендлерблока, здания, где размещались заговорщики 20 июля 1944 г. Здесь была развернута выставка, повествовавшая об этих событиях, Однако, посвящена она была одному, достаточно узкому в контексте масштабов противостояния, аспекту германского Сопротивления.

Выступая после этого перед студентами берлинского Свободного университета, Хейсс фактически трактовал действия заговорщиков как “восстание совести”. Наступило время переоценки в отношении к движению 20 июля и со стороны армии ФРГ. Генеральный инспектор бундесвера Адольф Хойзингер в январе 1958 г. заявил: “Акт 20 июля был направлен против произвола, против несвободы. Это луч света в самом мрачном периоде истории Германии. Их дух и их позиция являются для нас примером”[4].

Вскоре были опубликованы документы, пролившие свет на историю покушения, а также исследования, посвященные как движению 20 июля в целом, так и его отдельным представителям. Но отрицательный образ Сопротивления сменился в конечном итоге идеализированной картиной, столь же не терпящей критики и полутонов толкования. История покушения стала восприниматься общественными и политическими деятелями ФРГ, прежде всего правого толка, как свидетельство “другой”, “лучшей” Германии, существовавшей параллельно официальной, гитлеровской. Такой взгляд на германское Сопротивление помогал этим деятелям укрепить свои позиции и создать для себя историческое алиби.

Утверждавшейся в исторической науке и обществе оценке борьбы с фашизмом был не чужд тезис о многообразии Сопротивления. Она в немалой степени была ориентирована на общественное воздействие с целью изменить отношение к нему со стороны широких масс. Прошлые и современные события напластовывались, а жизненный опыт неповиновения и конфронтации режиму соединялся со стремлением воспринять нормы западной либеральной демократии. Это происходило нередко вопреки распространенному среди населения мнению, но часто с опорой на поддержку публицистов. Происходившие в ГДР общественно-политические процессы значительно облегчали признание движения Сопротивления.

В 1952 г. вышел в свет сборник “Безмолвное восстание”. Он включал как исследования, так и воспоминания борцов с режимом. Его редактор Гюнтер Вайзенборн принимал участие в борьбе с национал-социализмом и был известен своими связями с группой Харнака—Шульце-Бойзена. Во введении к книге он отмечал, что германское Сопротивление должно занять “особое место” в мировой истории борцов за свободу. Оно, в его оценке, не выступало монолитным движением. Вайзенборн указал на его противоречивость: “Они не были убежденными, планомерно борющимися за свободу, но всегда оставались настоящими резонерами”[5]. Вместе с тем книга, в целом соответствовала распространенному тогда восприятию сущности сопротивления и права на неповиновение как права и акта индивидуального, а не коллективного плана, основанного на моральной, а не политической оценки режима Гитлера. Книга имела резонанс в обществе и главная причина этого, возможно, заключалась в том, что ее подготовил немец о немцах и для немцев.

Исследованием, во многом показательным для этого периода осмысления истории германского Сопротивления, стала новая редакция работы Ханса Ротфельса “Германская оппозиция против Гитлера”, увидевшая свет в 1958 г. Автор стремился избегать упреков в политической ангажированности, и основывал, как ему представлялось, свои выводы только на фактах. Однако он чрезвычайно ограничил объект своего изучения. В центре исследования Ротфельса стояла исключительно история заговора 20 июля. Он рассматривал его как “единственную акцию, действительно проведенную и приблизившуюся к цели”, заключавшуюся, подчеркивал он, в освобождении Европы. Автор указывал на особую актуальность темы Сопротивления “в нашу эпоху с ее мировоззренческими фронтами, преодолевающими национальные границы”, и оценивал его ценность с этических и моральных позиций, избегая политических дефиниций[6].

Ротфельс подчеркивал социальное многообразие германской оппозиции, которая “охватывала все социальные элементы — буржуазные, военные, аристократические, пролетарские, церковные и светские”. Это нашло отражение, отметил он, в программе движения Сопротивления, которая представляла широкую коалицию оппозиционных сил[7]. Вместе с тем, “Красную капеллу”, очевидно выходившую, по Ротфельсу, за рамки, обозначенные им для “настоящей германской оппозиции”, он характеризовал как группу “явных кремлевских агентов”.

Таким образом, в своих оценках западногерманский историк скорее выступал как политический публицист, чем собственно исследователь. Его оценки вытекали из желания утвердить суждение об уникальности акции 20 июля, подчеркивая при этом многообразие оппозиции в целом. Все иные проявления противостояния он рассматривал только в контексте истории заговора против Гитлера. Эта оценка движения Сопротивления была в этот период господствовавшей в ФРГ и отличала многие исследования и работы, посвященные германскому Сопротивлению.

Наиболее популярными в западногерманской историографии и публицистике были темы военной и национал-консервативной оппозиции, деятели которой принимали непосредственное и активное участие в заговоре против Гитлера. Вызвано это было тем что, как отмечалось выше, тема противостояния Гитлеру выступала орудием в борьбе против идеологических противников, главным из которых была ГДР. Внутри ФРГ сторонники подобных оценок принижали роль других оппонентов режима, ныне их политических противников, которые в силу разных обстоятельств не принимали непосредственного участия в заговоре 20 июля или его подготовке, как, например, эмигранты.

Так социал-демократы, борьба которых внутри страны ограничивалась стремлением сохранить связи между членами партии, а заграницей — пропагандой своих идей, выводились за рамки истории германского Сопротивления на том основании, что они не участвовали в активном противостоянии режиму.

Из сферы изучения в угоду политическим расчетам исключались целые пласты борьбы с фашизмом, например история коммунистического Сопротивления или Национального комитета “Свободная Германия”. Обосновывалось это мнением, что якобы следствием их деятельности стало создание “тоталитарной” ГДР, когда “коричневая” диктатура была заменена “красной”. По этой причине они были не достойны включения в историю борьбы за демократические права.

Несмотря на то, что восприятие истории 20 июля было определяющим фактором в осмыслении в ФРГ германского Сопротивления, оно не ограничивалось этим. Были и другие составляющие образа борьбы немцев с режимом Гитлера, такие как группа студентов “Белая роза” или церковное Сопротивление. Специфика восприятия этих сторон противостояния заключалась в том, что особенности их истории позволяли интерпретаторам не заострять внимание на политических мотивах борцов с фашизмом. Оценка их как о “морального движения против национал-социализма” открывала дорогу для нивелирования конкретно-исторического и политического аспекта их сопротивления и давала возможность использовать примеры из истории “Белой розы” или церковного Сопротивления в узких партийных целях интерпретаторов. Особенности истории этих направлений противостояния позволяли интерпретаторам не заострять внимание на политических мотивах участников движения. Преобладавшая оценка их как “морального движения против национал-социализма” позволяла пренебрегать конкретно-историческим и политическим аспектами их сопротивления и давала возможность использовать примеры из истории “Белой розы” или церковного Сопротивления в узких партийных целях интерпретаторов.

Действительные факты их противостояния режиму в этот период изучения германского Сопротивления находились на периферии исследований. Дальше голой констатации моральной и христианской составляющей мотивов борцов с режимом осмысление движения не шло. Не была понята — и речь не только о желании, но и возможности — сущность их борьбы как противостояния всеохватному мировоззрению, каким являлся национал-социализм. Определяя ее, оно вместе с тем заставляет обратить внимание на весь комплекс проявлений и ступеней движения Сопротивления в историческом и пространственном измерении. Оно развивалось постепенно и проявлялось на разных уровнях. Именно это понимание и необходимо было достичь в осмыслении истории “Белой розы”, церковного Сопротивления или истории покушения на Гитлера, но на этом этапе развития исторического сознания ФРГ говорить об этом не приходилось, поскольку этот взгляд означал бы коренные изменения внутри общества как в восприятии германского Сопротивления, так и в целом в историческом сознании.

История покушения на Гитлера, “Белая Роза” и ряд других составляющих стали основой мифологии немецкого движения Сопротивления. Определяющим моментом для мифологизированных оценок была констатация факта морального противостояния национал-социализму и в целом тоталитарной идеологии. Иные мотивы борьбы, их комплексность во внимание не принимались. Для дальнейшего плодотворного осмысления истории германского Сопротивления необходимо было сломать официальный образ движения, утвердившийся к середине 50-х гг. Он во многом насаждался, а изменения в нем контролировались со стороны Союза германских историков, возглавляемого с 1949 г. Герхардом Риттером, в прошлом деятелем консервативной оппозиции Гитлеру, а после войны также автором первой биографии Карла Герделера.

“Опытными специалистами” в области новейшей истории Риттер преимущественно считал историков крайне правого толка, а потому все, что исходило не от них, по его оценке, быстро превращалось в “политические разоблачения”. “Центром” этих разоблачений, по мнению Риттера, стал Институт современной истории, основанный в середине 50-х гг. в Мюнхене с целью сбора, хранения и изучения документов “третьего рейха”. Германское Сопротивление стало одной их тем исследований института. Сотрудники института видели свою главную задачу в выяснении, “что же происходило тогда на самом деле” и требовали “критического рассмотрения” концепции Риттера[8]. Показательно в этом плане, что в первом же номере издававшегося институтом журнала именно Ротфельс, создавший самый масштабный на тот момент труд по истории движения, но не доступный массовому читателю, опубликовал документы о нацистских преступлениях.

В целом, историческое сознание в ФРГ в первое послевоенное десятилетие в своем отношении к истории движения Сопротивления преодолело трудный и противоречивый путь. С одной стороны, в общественной оценке борьбы с фашизмом преобладало нежелание понять историческую ― духовную и политическую ― основу противостояния. В атмосфере взаимных обид и самоутверждения, когда из сферы осмысления прошлого в угоду политическим мотивам вытеснялись целые пласты движения Сопротивления, работа в сфере политического образования оставалась малоэффективной и была всего лишь инструментом, призванным сохранить действенность идеологических доводов. Она фактически ограничивалась праздничными мероприятиями, приуроченными к той или иной дате, как ее видели те или иные участники политических схваток.

С другой стороны, была осознана необходимость постоянной и кропотливой работы по осмыслению тоталитарного опыта, раскрытию подлинных масштабов и форм противостояния, достижению верного представления о нем. С середины 50-х гг. в школах была повсеместно введена дисциплина “политическое образование”, положено начало разработке методик постижения школьниками современных и исторических тем, имевших актуальное звучание. Одной из них была справедливо признана тема германского Сопротивления. “Больное историческое сознание” немцев (выражение Петера Райхеля) стало искать пути к своему излечению.